Аркадий Никитин - Мельников

Евгения прокомментировала с уважением:

– Ты рассуждаешь как зрелый человек. Сейчас я понимаю – для меня действительно важно, что выбрали тебя, а не кого-то другого.

– Хах, спасибо. – Родион усмехнулся и потер указательным пальцем густую черную бровь. Он часто так делал, когда не был в чем-то уверен, – но я так не думаю. Ты ведь слышала мой разговор с Саньком. Где тут зрелость? Вот смотри: с тех пор как ты прописалась у меня в голове, я часто сравниваю себя с разной технологичной фигней. Нет, ты не подумай, что я себя киборгом там возомнил или вроде того, не, – он скрестил руки за головой, – короче сейчас будет офигительная история. Тебе нужен мой словесный понос?

– А тебе груз самокритики при ходьбе не мешает?

Родион сделал вид, что не заметил замечания.

– Смотри. Вот ты родился – стартовал такой как ракета. Какой-нибудь Фалкон или Драгон. Летишь такой весь из себя деловой, набираешь ход. Открытый космос, звезды, другая межпланетная хрень – и хоп! Ты уже не ракета, а спутник, космический мусор. Выходишь на свою орбиту – сначала просто сбавляешь ход, как я сейчас. А потом все, ты до конца на этой орбите. И походу не важно, чем ты по жизни занят – чем-то стоящим или нет, ты на этой орбите уже насовсем. Кондуктор в автобусе или там, например, препод – не важно. У одних как будто нет тем для разговора кроме битвы за пассажиров. Ой перед нами две газели! Ой а 68 срезал по Кирова и всех забрал! – Родион не без отвращения изобразил скрипучий голос совсем не старой, но к своим без малого тридцати годам, как он говорил «мутировавшей в бабку» кондукторши из все того же четвертого автобуса, в компании которой ему приходилось проделывать ежедневный путь до университета, – а ведь реально – они и троллейбусам рога отцепляют, и морды друг другу бьют за минуты и копейки. А преподы? Вроде как люди ученые, а ведь блин, то же самое – у них все разговоры примерно на том же уровне. В марте из штатов пришли книги, ну там по архитектуре, учебники английского, еще что-то – месяц об этом тарахтели все до одного, как будто им американский президент их лично вручил. И, знаешь, я не хочу так. –он помолчал несколько секунд, – я не хочу разучиться удивляться – жизнь должна быть как любимый сериал, чтоб у тебя каждый день был как релиз новой серии. А ходить как эти боты по своим вейпоинтам… – Родион снова поставил монолог на паузу, – сейчас я еще тебе такое расскажу – пожалеешь, что тебе не подыскали голову получше. – он усмехнулся, – мне часто снится один и тоже, ну почти один и тот же сон – как будто у меня дома, в Реченске, в ящике стола лежит какой-то телефон. То есть не какой-то – он на секунду остановился, приоткрыв рот – а вполне конкретный телефон. Но на самом деле такого телефона нет. Да бред, короче… – Родион покачал головой.

– Пожалуйста, продолжай! – Евгения настаивала.

– Ну окей, окей. – он перевернулся набок и подпер голову рукой, – мне снится, что я открываю ящик, и он звонит… Или в нем записан какой-то номер, и звоню я – говорю с какой-то девушкой, то ли из пионерского лагеря, то ли из школы, то ли еще откуда-то… Вот только сейчас не смейся – я ее еще не знаю . Потом я еду к ней или уже вместе с ней на автобусе, то ли дома в Реченске, то ли здесь, не могу понять. Автобус останавливается, открываются двери, и я просыпаюсь. – в неплотно закрытую балконную дверь проскочил крупный пестрый мотылек и с шелестом как у быстро переворачиваемых книжных страниц забился об экран монитора, – Вот такие дела. – Родион тихо вздохнул, – и все – как по-настоящему. Обычно во сне я понимаю, что все нереально, а когда мне снится этот сон и… она, я даже не представляю, что все это не настоящее. Просыпаюсь – и каждый раз не могу вспомнить ни ее лица, ни цвета волос, и чувство такое, как будто не проснулся, а уснул в том автобусе, и сон – это то, что я вижу сейчас. – на пару секунд он зажмурился, – ты, сто пудов, уже хочешь мне рассказать, что это все значит, но слушай, не надо. Пусть все останется как есть.

– Ты не угадал. – голос Евгении прозвучал ласковее обычного, – некоторые детали, в том числе те, которые ты не озвучил, я могу трактовать однозначно. Но общий смысл твоих снов может быть понят только тобой. Возможно, спустя определенное время…

Родиона клонило в сон, теперь уже наверняка. Он растворялся где-то в себе и проигнорировал большую часть ответа, но один шум, выбивавшийся из нестройного коллектива звуков, беспокоивших ночь, привлек его внимание.

– Слышишь!.. Я не просто так решил жить здесь. Тут совсем близко железная дорога! – его карие глаза блеснули в темноте, – когда я слышу поезд, то чувствую, что как будто нахожусь недалеко от дома. Надо только купить билет. Пассажирский… Идет на восток!.. – он втянул ноздрями воздух, как будто мог почувствовать запахи, которые несет с собой локомотив, летящий в темноте куда-то в сторону родного, знакомого, – короче.

Родион, кряхтя, сполз с дивана, заглянул под раскладной столик, вытащил из-под него колпачок от сливового вина, жмурясь от навязчивого белого света, накрыл им все с тем же упорством стучавшегося в монитор мотылька, распахнул окно и выпустил нежданного гостя обратно в ночь. Захлопнув окно, он привычным движением вытащил из-под дивана бельевой ящик, выдернул оттуда жесткий волосатый плед, уже собираясь улечься, вспомнил про компьютер, поморщился, накинув плед на плечи, подошел к столику, большим пальцем ноги надавил на «power», и, не дожидаясь, пока прекратится мерный шум кулеров, упал на диван. Укутавшись поуютнее, он долго и пристально смотрел на отражение уличного фонаря в стекле распахнутой двери в прихожую. Он наклонял голову влево, и бледно-желтая точка на матовой поверхности стекла исчезала. Наклонял чуть вправо, и снова встречался с ее безразличным взглядом. И как-то тихо и незаметно уснул.

Родион не был диджеем своих снов и не умел менять их как пластинки или миксовать по своему усмотрению, но, если бы когда-нибудь в будущем появилась такая должность, то вряд ли смог бы от нее отказаться. Ему снились сны на любой вкус – неожиданно и спонтанно, иногда пропитанные энергией и впечатлениями прошедшего дня, а иногда ничем не предопределенные, но яркие и безумные. На этот раз сны были какие-то тяжелые, металлопластиковые, как будто перегруженные деталями и текстурами. Сначала ему снился Саня. Только не любитель сливового вина, а другой.

Саша Шмидт не то, чтобы приходился Родиону большим другом. Он был скорее одним из самых положительных впечатлений и воспоминаний, оставшихся дома. Собственно, тем, кого он вспоминал первым, когда слышал имя «Саша». Вечно улыбающийся парень с огромным ртом, наполненным соразмерно огромными белыми зубами, жесткими, всегда торчащими вперед и вверх черными волосами, с забавной челочкой, которые он и не пытался укротить. Улыбался он всегда, даже в безнадежных по школьных мерках ситуациях – после проваленной лабораторной работы по физике, когда классная визжала так, что очки на веревочках пару раз соскакивали с носа – Дебилы, дворниками работать будете, на родительском собрании я про каждого в отдельности скажу! – или после урока физкультуры, когда он дал незнакомому парнишке пнуть мяч, а тот схватил его, перескочил через забор и скрылся во дворах. Даже когда двое одноклассников уже начинали бодаться, толкать друг друга в грудь и басить ломающимися голосами – Ты слышь, че? Те че надо?! – Саша появлялся как будто из ниоткуда и переводил все в шутку, – пацаны смеялись и жали руки. Два года назад его убили. В тот день, когда это стало известно, Родион планомерно очищал голову от ила, осевшего в ней за год учебы тогда еще в колледже, проводя теплый июньский вечер за дотой. Во время очередного ожидания старта он заглянул на свою страничку в соцсети и сразу почуял подвох. Ангелина, первая красотка и активистка класса, – а ее ведь даже в друзьях у него никогда не было, стопроцентно имела серьезную причину для того, чтобы ему написать. Его ждал сухой, отправленный по всей видимости, ровно двадцать семь раз текст: «Родион, привет, Саша Шмидт умер, гражданская панихида состоится…» Дальше Родион читать не стал, резко щелкнул по крестику на браузере и завис с рукой на мыши и пустым взглядом. Просидел так минуту, отправил Ангелине «понял, я буду», хотя уже знал, что не поедет. Он думал про Сашину маму, стюардессу China airlines, от которой тому досталась улыбка, никогда не гаснущая, даже на том самом злополучном собрании. А его мама бывала на них крайне редко. Когда работа позволяла, она появлялась там только для того, чтобы подарить присутствующим свою улыбку, а детям еще и очередные безделушки вроде моделей самолетов или фигурок в виде изо всех сил улыбающихся китайцев в летной форме. Думал про Саню, который сам всегда хотел стать пилотом, класса с восьмого нацелился на академию гражданской авиации в Питере, в которой стал лучшим на своем первом и последнем курсе, решил отметить успех в ночном клубе, где каким-то кавказцам его улыбка не понравилась, и наутро за клубом его нашли с пробитой головой. Подозревали какого-то то ли Вахарадзе, то ли Вахар-заде, чемпиона России по боксу. Или кикбоксингу. Но никого, конечно же, не нашли. Подробности Родион узнал уже позже, а в тот момент он не мог себе позволить даже мысль о том, что может увидеть мертвым того, кто всегда олицетворял для него светлый жизненный путь.