Анна Никода - Домовой

Когда он ушел, я еще долго сидела у окна, бессмысленно таращась в темноту ночи. На самом деле, я была скорее рада появлению священника — так будет спокойнее. И зря участковый беспокоится, я же не безмозглая тварь, а нечисть разумная. Если он меня трогать не будет, то и я не стану близко подходить. Останусь на своем берегу, а он — на своем. Надо только убедиться, что священник действительно тот, за кого себя выдает. Местные его, конечно, давно знают, но мало ли? Покружу рядышком, принюхаюсь — он и не заметит ничего… Как раз и повод есть — полынью долбить все равно придется, заодно и познакомимся…

Можно подумать, я в ледяной воде никогда не купалась!

И все же, с силой ударяя ломом по льду, я непроизвольно поежилась, когда из-под треснувшей белой корочки плеснуло черным. Воспоминания о последнем купании были не самыми радужными.

Подул разгулявшийся в последнее время ветерок, задувая под свитер — куртку пришлось сбросить, ибо нелегкое это занятие — долбить лед двадцатиградусный мороз. Взмокшая спина отозвалась холодком.

Солнце уже почти коснулось краем верхушек деревьев, когда я таки получила отмашку на работу — до сих пор никак связаться с отцом Пантелеймоном не удавалось и крещенские купания в отсутствие батюшки грозили накрыться медным тазом, но два часа назад вернулся Гришка. Со священником, шустрым мальчишкой — служкой и подводой свежего леса для новой церкви. Понятия не имею, как ему это удалось. Лес сейчас разгружали все окрестные мужики — на том самом месте, где когда-то стояла прежняя церковь, а отец Пантелеймон степенно обходил площадь по кругу с кадилом и молитвами. Я сунулась было туда, но удивленно затормозила еще в переулке, неуверенно принюхиваясь-присматриваясь.

По периметру площади разливался почти видимый запах ладана и благовоний, но в нем было что-то еще. Что-то неосязаемое, дрожащее, словно воздух в знойный день, тепло-искристое и родное и одновременно… угрожающее.

Уже более опасливо я двинулась вперед, когда на границе вытоптанной по кругу тропки пальцы закололо.

Мать моя, оборотниха! Да это же…

Священник!

Я ошалело мотнула головой, сощурилась, наблюдая, как он завершает круг и разговаривает с невольными грузчиками. Отец Пантелеймон давно перешагнул возраст, когда человека можно назвать пожилым. Откровенно говоря, ему больше подошел вариант «одной ногой в могиле»: усохший, словно мумия, длинный, как жердь, он подпоясывал болтающуюся на нем мешком черную рясу, становясь похожим на тощую дворнягу. Массивный деревянный крест висел на тонкой шейке удавкой, покачиваясь на груди прямо под длинной бородой. На удивление, хотя я могла бы навскидку дать ему лет двести — судя по сморщенному в изюм лицу — он сохранил при себе всю шевелюру — собранные в низкий хвостик абсолютно седые волосы выглядели густыми и ухоженными, как, впрочем, и борода. За ним везде таскался служка — мелкий мальчишка лет десяти. Он носил кадило и книги под мышкой, пока священник обходил площадь.

И вот это подобие живого человека — святой?!

Святой или нет, а сила у него была — на площадь заходить было неприятно, будто идти меж потрескивающих разрядов, легонько, но ощутимо, бьющих тебя током. Никому, кроме меня это заметно не было, но я все равно старалась держаться от отца Пантелеймона подальше. Несмотря на почтенный возраст, голос у него был сильный, а взгляд — острый. Лучше держаться от такого на расстоянии. Поди, и иконы с собой привез?

Не зря меня участковый о нем предупреждал.

Ну, зато на кладбище точно будет спокойно — утешилась я, отправляясь долбить полынью. Завтра с утра еще разок тонкую корочку собью и готово — плавайте, люди дорогие…

— Помочь? — Гришка скатился с горки в десятке метров от меня, подошел, отряхивая штаны. Заросший, похудевший.

— Сиди уж, — фыркнула я, выпуская в красновато-сиреневые сумерки облако пара. — Ну, как охота?

— Да не особо, — он почесал нос, посмотрел, как я работаю и, подхватив лопату, принялся выдалбливать на берегу ступеньки, перекладывая их заготовленными досками. — Двух лосей завалили, да так по мелочи — тетерева, зайцев штук пятнадцать…

Я сглотнула слюну. Свежей дичи я не ела уже очень давно. Не чувствовала азарта погони, запаха страха, масляной пленкой разливавшегося следом за убегающей тварюшкой… Эх.

Раздосадованная этими воспоминаниями, я с силой стукнула ломом по льду, проламывая его окончательно. Осталось выудить квадратный кусок льда, что с помощью Гришки удалось сделать довольно быстро.

— Как там с покойниками дела? — убедившись, что вокруг нас на пару десятков метров — никого, спросил парень. Очевидно, участковый ему еще не поведал эту историю, так что, фыркнув от смеха, это сделала я. Заодно и согрелась.

Видеть Гришку было радостно — за его долгое отсутствие я успела соскучиться по нормальным человеческим беседам, потому что назвать таковыми диалоги с Машкой было нельзя.

— Писателя я не видел, — сказал он, когда я закончила рассказ. — Но Петька сказал, он от него съехал и пить больше не приходил.

— Настя его воспитывает, — пожала я плечами. — У них комната свободная, она его туда поселила. Я пару раз проходила мимо — пашет, как рабочая лошадка. То дрова колол, то стену в сарае ремонтировал. Я, правда, слышала, она потом обвалилась, но старается человек… И Машку не достает. Хотя она, конечно, в расстройстве.

Мы уселись на выброшенное на берег бревно, смахнув с него снег. В полутьме видно нас не было, так что я воспользовалась случаем обсудить последние сплетни не опасаясь гнева Гришкиной зазнобы.

— Ты завтра на купания идешь? — неожиданно спросил парень. И, заметив мой удивленный взгляд, виновато пояснил: — Лешка спрашивал. Вы опять разругались чтоль?

Я раздраженно клацнула зубами и угрюмо кивнула:

— Иду.

Спрашивал он, как же. Напоминал, скорее, о недавнем визите. Но не то из чувства противоречия, не то из желания доказать, что мы вполне можем мирно уживаться со священником, я теперь намерена была утром здесь появиться. Купаться, конечно, не буду — вряд ли отец Пантелеймон оценит, если я вдруг начну дымиться от святой воды, но в толпе постою.

Была в этом рейде и другая цель. Слава деревенской ведьмы мне совсем не нравилась, не появись я на крещении, слухи пойдут еще больше — в такой маленькой деревне они расходятся очень быстро.

Так что, сцепив зубы, едва рассвело я явилась на берег, где уже собралась изрядная толпа. Большинство, как водится, явилось поглазеть, но были и те, кто уже, подпрыгивая, бегал у разожженного костра, завернувшись в белые простыни и полотенца. Отец Пантелеймон как раз помогал очередному герою выбраться из ледяной, плещущей черным на талый снег воды, когда я, спустившись по лесенке, обнаружила, что этим героем был участковый. Протолкавшись через толпу (это заняло довольно много времени, потому что здесь собрались почти все, кому за эту зиму пришлось помогать то сборами от кашля, то мазями от радикулита), я встала поближе к костру, собираясь сказать что-нибудь колкое, но не успела: