Анна Никода - Домовой

Весь сон с меня слетел. Я замерла, боясь даже пошевелиться, чтобы не спугнуть незваную гостью.

Куница еще немного настороженно пряталась за деревом, а затем встала на четыре лапки и юркнула к столику. Роскошный хвост мелькнул среди погасших свечей, миска шевельнулась, нарушая тишину, любопытная мордочка показалась над столом, словно спрашивая: а где мое угощение?

— Будет тебе угощение… — прошептала я, ме-эдленно протягивая руку к лежавшей рядом палке. Дерево удобно легло в ладонь.

С минуту мы гипнотизировали друг друга глазами, а затем я досадливо чмыхнула, нарушая хрупкое равновесие. От резкого звука зверек пугливо пригнулся и в следующую секунду уже стремглав бежал в лес — только хвост мелькнул.

Вот тебе и ночная охотница — это я про себя. Вот тебе и гроза лесов…

Ноги затекли от долгого сидения на коленях и я, кряхтя, встала, продолжая костерить себя на чем свет стоит. Пожалела тварюшку? Будешь теперь курами откупаться. Скоро они вообще на твою территорию начнут ходить, как к себе домой — ты-то ничего сделать не можешь. Ни метки звериные обновить, ни капкан поставить — жалко…

И все же, несмотря на досаду, на душе у меня было спокойно. Я привыкла доверять своей интуиции и теперь чувствовала, что сделала правильно. Так что возмущалась больше для вида, да чтоб согреться — в сером предутреннем рассвете мороз вновь начал крепчать, обещая ясную и солнечную погоду.

После проведенного обряда внутренний волк спал еще несколько дней — все это время я была на редкость благодушна и даже Машку пыталась новому сбору научить. Нюх слушался меня полностью, кошмары по ночам не мучили, участковый тоже не привязывался, а куница — не появлялась. Очевидно, той ночью я каким-то образом сумела восстановить некую гармонию в своей жизни, чем теперь пользовалась, с чувством полного удовлетворения смешивая приготовленный Машкой сбор и барсучий жир.

— Бабке передашь, чтобы утром и вечером мазалась, особенно после бани, а сверху — поясом из собачей шерсти… — наставляла я довольную девицу. — И скажи, что сама сделала, про меня не говори…

— Сегодня как раз баня будет, перед праздником, — прогудела замотанная в пуховый платок Машка. — А вы, правда, отмечать не будете?

— Правда, — уверила я, отправляя ее из дома.

Тридцать первого декабря на улице царило предвкушающее оживление — мужики чистили снег, кололи дрова, по всей деревне топились бани, изгнанная, чтобы под ногами не путались, ребятня с визгом каталась на реке, подростки кучками перебегали от дома к дому, шушукаясь. Я уже успела узнать, что они собираются у какой-то Насти дома, отправив родителей последней в клуб. Здесь и такое было, правда, я ни разу не видела. Гришка сказал, что местные обычно празднуют Новый год на улице — на торговой площади недалеко от церкви.

— Только делать там нечего, — в конце он почесал нос и добавил: — Туда обычно приходят, когда уже на ногах еле держатся… Ну, малышню еще выгулять, музыку послушать…

— А салют? — полюбопытствовала я, раскатывая на столе кусок теста для пирога с малиной. Сидеть в Новогоднюю ночь совсем уж без ощущения праздника не хотелось, опять же, была смутная надежда, что кто-нибудь решит воспользоваться поводом и помириться… Глупости, конечно, но…

В общем, гусь уже запекался в духовке, а начинка для пирога медленно исчезала в желудке Гришки.

Я поспешно переставила ополовиненную миску с размороженной, присыпанной сахаром малиной подальше.

— Окстись, какой салют! — расхохотался тот, рукавом вытирая испачканные соком губы. — В местном клубе крыша на ладан дышит, отец третий год деньги из правительства выбивает, а ты — салют! Ты лучше к нам приходи. Даша еды наготовила…

— Сомневаюсь, что она будет мне рада, — хмыкнула я. — Нет уж, у тебя своя семья. Так, в гости может зайду, но оставаться не буду.

— Ну, дело твое, отец тебя ждет, — поднялся Гришка. — Иисус.

— Чего? — опешила я, от удивления даже перестав раскатывать тесто.

— Пойду, говорю, — уточнил парень и, быстро подхватив тулуп с вешалки, вымелся в сени. Я проследила за ним до калитки (шел он как-то странно: шаг вперед, два назад, скачок в бок), покрутила пальцем у виска и продолжила готовить. Вот ей богу, Даше надо памятник поставить! Парень он, может, и хороший, но дурно-ой…

К восьми часам пирог тоже был готов. Я, успев проголодаться, едва дождалась символических девяти вечера и располовинила гуся, чуть не подавившись слюной при виде исходящей паром, пропитанной мясным соком гречки с яблоками. Бросила короткий взгляд на улицу. Видно было плохо — за окном уже стемнело, а у меня зажжены две лампы — но если бы кто-то зашел во двор, я бы это услышала.

И вроде бы не с чего горевать. Он ничего не обещал, а я — не приглашала. Но настроение все равно пропало.

Из чистого упрямства я все же поела — и гуся, и гречку, и пирог с малиной. Едва не лопнула. Прихватив кружку с травяным отваром, прихлебывая быстро остывающую жидкость, обошла дом по периметру, убедившись в отсутствии чужих следов на гладком снегу. С того берега до меня доносились звуки музыки — весьма устаревшей, надо признать — и отголоски чужого голоса, искаженные плохим микрофоном и расстоянием, но мороз все крепчал и мне совсем не хотелось мерзнуть под «Ласковый май» в компании нетрезвых жителей деревни.

Поэтому я вернулась в дом, покосилась на часы (одиннадцатый…) и отправилась в спальню.

Чтобы найти искомое, пришлось достать чемодан — весь в пыли, он пролежал под кроватью с тех пор, как я сюда приехала — почти год.

Я даже замерла, заново пересматривая эту мысль. Подумать только — год! Не заметила, как время пролетело… Правду сказать, скучать особо не приходилось, даже если не учитывать всю эту историю с оборотнями, про которую вообще хотелось забыть. Дел вполне хватало и без нее. Но год? Когда я перебиралась в деревню, то вообще не думала о будущем — в первую очередь мне хотелось сбежать, спрятаться, а теперь?..

В глубине чемодана брякнуло, я запустила туда руку и выудила на свет божий маленький телефон. Черная оболочка отразила свет свечи, но кнопки нажимать было бесполезно — батарея села еще по пути сюда. Естественно, заряжать я ее и не подумала, везла исключительно на случай непредвиденных обстоятельств, а здесь пользовалась телефоном Гришки, если нужно было позвонить, что, впрочем, случилось только однажды.

Задумчиво похлопав по бедру зарядным, я отправилась к Гришке, решив заодно поздравить его и семейство с наступающим.

Все уже были в сборе — в зале, за столом, у включенного телевизора, из которого лились песни то Баскова, то Киркорова и мелькали красные и синие огни вечеринки. Три Дашиных отпрыска замерли на диване с открытыми ртами при виде меня — очевидно, наслушались ходивших по деревне баек. Сама Даша, хоть и не была слишком рада моему приходу, все же усадила за стол — рядом с развалившимся в кресле головой.