Елена Свительская - Песня моей души [СИ]

— Неужели, ты ничему не обучен?

— Обучен, но моё мастерство никому не нужно.

Заинтересованно уточнил:

— И что же ты умеешь?

Ответа такого не ожидал:

— Петь, играть, слагать стихи, песни и разные истории, — равнодушно объявил парень.

Нахмурился:

— Ну и будь менестрелем, а не вором.

— Сейчас не нужны настоящие менестрели, — с горечью произнёс он. И, чуть помедлив, спросил уже сердито: — Ну, что медлишь? Хочешь прирезать — прирежь. Что ты медлишь?

— Пожалел бы ты мать или кого-то из своих родных. И делом занялся. Не этим, грязным, а приличным!

Суровый взгляд:

— У меня нет родных. И родителей нет. И тебе меня не жалко.

— Ты — глупец. И недостоин зваться менестрелем.

— Я менестрель, сын и внук менестрелей! — гордо произнёс воришка, потом чуть тише исправился: — Точнее, я был менестрелем. Я не хочу быть таким менестрелем, которых слушают сейчас. Не хочу описывать битвы, поединки, сражения, кровную месть! Ты медлишь, и я боюсь, что ты передумаешь. Я ненавижу тебя, всех, а больше всего — ненавижу самого себя за то, что отказался от своей мечты и своих надежд.

— А я от себя не отказался.

— Противно слушать твои слова о тебе. Мне нет никакого дела до тебя!

Усмехнулся. У меня родилась идея, как его направить обратно на прямую дорогу. Сказал с гордостью подняв голову:

— Я собираю легенды родной страны. Добрые легенды. И рассказываю людям о них самих. Им интересно слушать.

— Рассказываешь о мире и доброте? Рассказываешь очерствевшим людям о справедливости? — воришка приподнял брови. — Врёшь! Тебя никто не станет слушать! Я сам рассказывал настоящие легенды, но меня гнали отовсюду и высмеивали!

Пока я говорил с ним, он незаметно достал старинный кинжал. И ухмыльнулся:

— Может, если я тебя отправлю за Грань, стражники отправят меня вслед?

Я выбил кинжал из его руки.

— Ты даже драться не умеешь!

— Менестрель не обязан учиться воинскому искусству!

— Менестрелю не пристало таким способом добывать себе хлеб!

Он долго пытался прожечь меня взглядом, потом попытался вывести меня из себя, сначала лёгкими издёвками, потом — грубостью, но я его насмешки встретил спокойно.

Отпускать его в таком состоянии нельзя, чтобы чего-то с собой не сотворил.

Силой усадил его на лавку и попросил у трактирщика порцию каши для парнишки.

— А кто будет за неё платить? — впервые проявил тот какую-то реакцию к происходящему, недовольную.

— Я заплачу.

Других вопросов мужчина не задал и быстро поставил поднос с новым завтраком перед воришкой.

— Мне не нужна твоя подачка, — возмутился тот.

— Поел бы лучше, ты голоден.

— И горд.

— Тогда заплати за еду легендой. Я с удовольствием её послушаю.

Он колебался. Похоже, предложение ему понравилось, но возвращаться к прошлому не хотелось. Голод помог ему выбрать.

— Сначала поем. А то ещё отберёшь еду и потом никому не докажешь, что ты обещал меня угостить.

— Договорились.

Вернул кинжал в ножны и подождал, пока он поест. Когда кто-то из вошедших направился к валявшемуся на полу кинжалу паренька, забрал оружие у него перед самым носом.

Думал, менестрелем он окажется довольно посредственным, раз его не стали слушать, да и затянет он про очередную битву и кровопролитие, но…

Парнишка глубоко вдохнул и вдруг начал, нараспев, пылко, громко:

— Ветры дули холодные, ветры дули прохладные, были ветры и тёплые у вершины пустынной. Ветры были и слабые. Ветры были и сильные. Пролетали они над равнинами, над вершинами…

И однажды у пропасти из холодной унылой глыбы ветер сильный равнинный с долинным высек сокола. Сокол вышел маленьким: и не сокол, а соколёнок вовсе. И стоял он у пропасти, вниз взирая с горы…

Проплывало мимо вершин торопливое времечко. Не касалось оно только сокола, пожалев, что он маленький, и что сокол тот не взлетит никогда. Сколько ж соколов время то возвышало и уносило! Но летали те соколы в выси, наслаждались полётом и видами, и пощады у времени не просил ни один из них…

Ветры дули холодные, ветры дули прохладные, были ветры и тёплые над пустынями, над вершинами. И взирал с вершины соколёнок, пощажённый временем, и грустил соколёнок, что ни разу не взлетел он…

И просить стал он ветры, чтоб столкнули с края его, чтоб до дна той пропасти хоть разок пролетел бы он. Чем б закончилась та история? Разрушеньем, падением ли? Это песня сердца малого сокола. Песня о напрасной мечте?

Время сокола щадило, понимая, что разрушенье помогло бы, чтоб небо песню ту позабыло. И что сокола каменного оборвались бы страдания. Но мечты о полёте прекрасной времечко разбить не могло…

Ветры дули сочувственно, ветры дули насмешливо. Дули ветры разные равнодушных среди вершин. И бежало времечко, возвышая и унося в даль. И стирало оно печаль, только соколёнка щадило…

На просторах ль равнинных, средь высоких иль низких вершин, среди глади воды иль песка, из лесов ли, полей — песне сей не важней — пролетал молодой орёл. Облетел он половину земли от родной своей стороны. И нашёл за свой полёт истины, истины…

И однажды в унылый день тот летел орёл над вершиной сей и столкнувшись со взглядом соколёнка, грустным, просящим, равнодушным остаться молодой орёл не посмел. Он спросил о мечте соколёнка, он услышал мольбы о помощи: что столкнуть его в пропасть ту, чтоб исполнить его мечту соколёнок орла просил. Говорил, что никак нельзя без падения вниз пролететь ему, что другой кто-то вряд ли исполнит просьбу ту, не поможет малому соколу. А орёл не желал, не хотел его вниз толкать. Отказался орёл и увидел он вдруг скатившуюся со щеки соколёнка слезу…

Ветры дули холодные. Дули мимо они, любопытствуя. И жалели они, и высмеивали соколёнка напрасную печальную мечту. А орёл молодой не желал всё смириться. Вдруг из горла его новый крик полился. Он взвалил соколёнка к себе на спину и с разбега в небо смело и дерзко молодой орёл устремился!

Кратким вышел полёт, силы быстро кончались орла. Зная, что упадёт, он летел, он мечтал о полёте для друга его навсегда…

Ветры дули им вслед, и носились вокруг, и ругали их, и жалели. Вдруг о мечте соколёнка, соколёнок с орлом запели. Разнеслась песня та над землёй, над волнами морей, океанов, над лесами, полями. И проснулась задремавшая было земля, и вздохнула она, пожелала, чтоб орёл с соколёнком летали. Разнеслась та мечта по странам ближним, дальним и самым дальним. И взлетела вдруг вторая мечта. То вода и земля о полёте соколёнка Творца умоляли. А орёл с малым соколом, побывав в вышине, песню спев о мечте, вместе падать вниз начинали.

Ветрам жалко их стало — и в порыве одном, слившись в вихре большом, двух мечтателей они поддержали. И продлился на миг небывалый полёт, задержалась в выси мечта. Соколёнка радостный крик растопил на вершинах снега. Задрожала в тот миг безнадёжность… Но снега вернулись опять. Безнадёжной мечте суждена была безысходность…