Владислав Алейников - Энтропия

– Да,– ответил я. – Он там, сбрось ему веревку.

– Да где он? – снова повернулся к разлому Андрей. – Дима! Дим!

– Не может быть, – промычал я, и спешно пополз обратно к краю пропасти.

Мне было страшно посмотреть вниз, но сделать это все-таки пришлось. Опустив в расщелину взгляд, я увидел, что Дмитрия уже не было, а изогнутая ледяная стена была исчерчена следами когтей на ногах.

Что есть справедливость? Это понятие о должном. По крайне мере так говорят мудрецы. За этим многоликим словом скрывается фундаментальное требование о соответствии отдаваемого получаемому взамен, будь то права и обязанности, труд и плата за него, преступление и наказание. Античными философами справедливость рассматривалась как основополагающий принцип существования самой природы. Так в греческом пантеоне появилось даже специальное божество – Астрея, на чьи нежные, но сильные плечи было возложено бремя, поддерживать хрупкую грань между белым и черным. Но действительно ли Вселенная существует по законам справедливости? Думаю, что да. Вот только толкование законов справедливости в кодексах Вселенной существенно отличается от однородных токований в кодексах людских. Людские порядки преподносят высшей ценностью человеческую жизнь, обозначая незыблемый базис, вокруг которого строится социум. А для Вселенной мы просто пыль. Песчинки, спонтанным образом перемещающиеся внутри планетарного тела, значимость которого она признает лишь немногим больше нашей. И пора бы людям уже с этим смириться. Такое пренебрежение, на первый взгляд, может показаться несправедливым, да только вот, к примеру, провозглашение коммуной муравьев высшей ценностью муравьиной жизни, будет слабым аргументом против жесткой подошвы человеческого ботинка. Как думаешь, сколько несправедливости ты успеешь привнести в мир муравьев и прочих насекомых, пока слушая в наушниках музыку и наслаждаясь теплым солнечным утром, доберешься от дома до своего рабочего места? Для матушки Вселенной мы равнозначны жирафам, деревьям, которые жирафы поедают, или же дождевым червям, живущим в тени поедаемых жирафами деревьев. И тот обстоятельство, что эти дождевые черви каким-то образом научились разговаривать по телефону и фотографировать свою еду, мало что значит в масштабах пространственной бесконечности. Пожалуй, этот взгляд свысока и есть «высокая» справедливость Вселенной. Подобным образом ею урегулирован и вопрос жизни и смерти. Забирая жизнь, она изменяет форму существования, предоставляя корм другим видам живого мира и высвобождая материал, столь необходимый для строительства новой жизни. Вот только подобно шагающему через муравейник человеку, Вселенная со своей высоты не разбирается кто плохой, а кто хороший, оставляя эту этическую дилемму на откуп случаю.

Несколько часов мы безуспешно пытались докричаться Дмитрия, опустив свои головы в бездонную расщелину, уходящую изгибом под ледник. Время от времени нам казалось, что мы слышали какие-то движения внизу. Но это только казалось. Мы пытались звонить на его телефон и связывали воедино все имеющиеся у нас веревки, тщетно питая надежду, что кто-то потянет ее снизу.

Указав семье беженцев маршрут до Тюнгура на одной из наших запасных карт, мы отравили их вперед, оставшись уже вдвоем на ночлег у подножия склона. Проснувшись среди ночи, я заметил, что в палатке находился один. Выпутавшись из объятий спального мешка и запихнув ноги в остывшие боты, выбрался наружу. Осмотревшись вокруг, я не увидел Андрея, но сразу догадался, где его искать. Вооружившись фонарем и нацепив на ноги кошки, я, водя по белому снегу лучом света, полез вверх по склону. В проекцию моего фонаря попала фигура сидящего на снегу человека, который обнял колени и сложил на них голову. Это был Андрей. Он сидел около того места, куда несколько часов назад навсегда ушел наш друг и соратник. Оставив меня в палатке, Андрей, ведомый отчаянием, вернулся к этому месту, и какое-то время пытался звать Дмитрия, а затем зарыдал. Он винил себя за то, что втянул его в эту авантюру. Винил себя в том, что слишком долго бежал мне на помощь. В конце концов, в том, что на его месте оказался не он. В приступах скорби он выпытывал из меня ответ на вопрос: где в этом всем справедливость? Ответ на этот вопрос действительно было тяжело отыскать. Контрабандисты, принесшие себя на алтарь беззакония, и при первой же опасности бросившие несчастных людей доверивших им свои жизни на произвол судьбы, и обладающие далеко не с самой прозрачной кармой, без каких-либо потерь преодолели все опасные рубежи. Тогда, как самый жизнерадостный из всех известных мне людей, уберегший от гибели не один десяток человек, до последнего боровшийся за жизнь молодой девушки, так бесславно отдал собственную. Но Вселенная мерит своим аршином и ищет справедливости на более высоких уровнях, тех, что гораздо выше человеческого роста. Тем не менее, лично мне хотелось бы верить в то, что ему посчастливилось отыскать проход в Шамбалу – мифическую страну населенную мудрецами, в которой царят гармония и Высшая справедливость.

12

На второй день после нашего возвращения с Алтая Ирэн устроила вечер памяти Дмитрия. Не было никаких траурных церемоний, с завешиванием тканями отражающих поверхностей, облачением в черное и поеданием кутьи. Все чем этот вечер отличался от обычного семейного застолья, это тем, что мы с Фрейдом собрали все личные вещи Дмитрия и водрузили их на заранее уложенную во дворе колоду дров, предав огню. Последним в кострище полетел лотерейный билет из выигрышной серии. Я считаю, что сжечь вещи было правильным решением. Память о человеке должна жить и процветать в сердцах и умах его учеников, а не храниться в пыльных сундуках под кроватью. И да, – именно учеников. Мы все друг друга чему-то учим, ведь в общении двоих всегда и каждый является и учеником, и учителем одновременно. Не имеет значения умнее ты или глупее, стар или млад. Даже мудрец учиться у глупца, ведь мудрость, это в том числе понимание истинных мотивов блаженства. Дмитрий учил меня жить, что называется «в полный рост», радуясь каждому дню и относиться к этой сложной жизни, как к бесконечному приключению, постоянно бросая ей вызов. В этом была его сила. Причем эту силу он нащупал в себе сам.

На вечере памяти Фрейд рассказал о том, как он встретил Дмитрия. Их знакомство состоялось в психоневрологической клинике в Санкт-Петербурге, где Дмитрий был пациентом так называемого «суицидального» отделения. Простыми словами, там держали людей, которые по ряду причин пытались себя убить. Поводы для этого, естественно, находились самые разные: кого-то к этому взывали голоса в голове, а кто-то просто не видел себя в мире живущих, отрицая всякую необходимость задерживаться среди них. Вот к последней категории и относился наш почивший друг. Психиатр, наблюдавший его, по совместительству закадычный приятель Фрейда, у которого тот жил во время моей Питерской хандры, и знающий его увлечения необычными случаями в психиатрии, рассказал ему об интересном пациенте, который делился рассказами о внетелесном опыте. Само собой Фрейд, тут как тут, нарисовался в пороге больничной палаты. Ему потребовался не один месяц регулярных походов в отделение, практикующее седативную терапию и изнурительных многочасовых бесед, прежде чем клинический самоубийца вышел на свободу и взглянул на окружающий мир по-новому. Но трудно себе представить, какую работу над собой проделал сам Дмитрий. Подобно барону Мюнхгаузену, вытаскивающему самого себя за волосы из болота, он вытянул себя из депрессивной клоаки на солнечный свет. Личный пример подтолкнул его на создание кружка психологической помощи, где я с ним и познакомился. Я не знал и по понятным причинам не мог знать его истории. Но жизненное свечение, которое он безустанно генерировал, пожалуй, было одной из путеводных звезд указавших мне пару лет назад курс отхода из меланхоличной гавани, на дне которой покоился не один остов вольных парусников некогда резво бороздивших морские просторы.