Венедикт Ли - Nовое Vремя [СИ]

– Ясно… Еще умные мысли у тебя есть?

– Вернуться на исходную позицию и ждать.

Резон в этом есть, подумал Андрей. Если Киано сможет их вернуть, то с того самого места, где они впервые здесь появились.

– Ладно… Рвем когти… То есть, выполняем твой план…

Он бросил прощальный взгляд на «Зал славы Рутении». Как иначе назвать эти амбициозные декорации? Его внимание привлекла картина у входа. Судя по стилистике – автопортрет

Костлявый старик, с мольбертом в руке, и внимательными, светло-голубыми глазами. Жидкий седой чубчик прикрывает морщинистый лоб. Поза выражает глубокое раздумье.

И, опять-таки, дряхлый молодец кого-то напоминает! Андрей скривился. Отчего среди вереницы чужаков постоянно чудятся знакомые лица? Нехороший признак… Не надо зацикливаться на случайном сходстве. Да и нет его. Нездоровая фантазия разыгралась… Допустим, так мог бы выглядеть президент Ар Солтиг, доживи он до преклонных лет.

Андрей напряженно вглядывался, до рези в глазах. Не хватало еще прочесть под портретом имя «Солтиг». Тогда уж, точно – сбрендил.

Буквы расплывались, в их сочетании не было смысла. Возникло томительное ощущение потери, какое бывает при пробуждении. Вдруг, всё – и есть сон? Андрей усилием воли попытался удержать его, и не сумел.

Свет. Неяркий, приглушенный.

Андрей понял, что лежит навзничь на чем-то мягком. Попробовал пошевелиться. Прошептал:

– Рутения?..

Устало закрыл глаза. Всё просто… В мэрии Беты он подрался с негодяем. Никакой Рутении никогда не было. Есть серьезная черепно-мозговая травма. Не повезло.

Часы, проведенные на мертвой планете – всего лишь болезненная галлюцинация. Когда он поправится, то разыщет и разделается с Даком Намаром, разбившим ему голову.

От этого подлого удара потрясенный мозг родил диковинные грезы. Фантастическая страна. Безымянный вождь-учитель. Старый художник, живший нигде, и никогда. Какой только абракадабры не насочиняется в бреду.

1889-1977. Granda rutenia piktero kaj arhitekto.

20 аполлона 1394. Утро. Эгваль. Бета. Рядом с мэрией.

Под дворницкими мётлами шуршали обрывки сорванных плакатов. Один такой расстелился перед господином Руббишем. Он пнул его носком ботинка. «Избавим Родину от врагов и предателей…» Ага.

Метла шаркнула у ног, Руббиш аккуратно посторонился. Эдакий переполох творится не только в Бете. Но и в столице, да и повсюду в Эгваль. Просто Руббиш успел подсуетиться первым.

Он поискал взглядом окно своего кабинета. Вот оно, сверкает новыми стеклами. По обе стороны два портрета. Художник на полставки – конечно, не Гарери, но мужественные лица и орлиные взоры ему удаются.

Нарисованный лысоватый гражданин выглядит сильным и уверенным в себе. Как любой, надевший военную форму с генеральскими погонами. И шрифт ровный, четкий. «Слава Теодору Корману – освободителю!»

Вторая картина – романтичнее, художник и здесь не подкачал. Здорово скопировал кадр из фильма. Личико – приятное, с печатью заботы… О чем? О человечестве, предположим. На деле, ей в тот момент, может, сапожок жал; или в животе бурчало. Для Истории неважно. «Из многих единое. Да здравствует Наоми Вартан – Наместник».

20 аполлона 1394. Раннее утро. Эгваль. Майя.

Тебе, солдат,

Сам черт не брат,

Хоть труден путь…

Невесть куда

Ведет судьба,

Но, не свернуть…

За чем идем

И смерти ждем –

Не вопрошай.

Ответа нет,

Нет слов «привет»,

Только «прощай».

Нас вел приказ –

Пусть помнят нас,

Иль никого…

Один за всех,

И вместе все –

За одного.

Армия генерала Кормана заняла Майю без боя. Бронеходы и пехота входили в главный город страны четырьмя колоннами. Когда вереница боевых машин достигла площади перед Домом власти, из люка третьей из них выглянула круглая потная физиономия.

Не солдат и не офицер, хотя и в камуфляже. Циничный, усталый военный корреспондент с фотокамерой в руках. Он снимал всё подряд. Искина, равнодушно бороздящего небесную высь; и которого не интересовали племенные войны аборигенов. Падающий подбитой птицей с высоты ста этажей государственный флаг. Прохожих, с любопытством глазеющих на завоевателей. Горестных лиц не наблюдалось. Под Наместницей – все равны. Какая разница – мы поимели Суор, или Суор поимел нас. Зарплаты и пенсии платят по-прежнему. Даже обещали повысить…

Так буднично и просто закончилась тысячелетняя история Эгваль.

20 аполлона 1394. Утро. Эгваль. Майя. Гостиница «Фаржон».

Живописный беспорядок, постель прибрана кое-как. На ней, подобрав босые ноги, восседает Ее высочество, собственной персоной. Кроме туго подпоясанного бордового халатика на ней явно больше ничего нет. Похоже, она недавно плакала. Голос нервный, и слегка дрожит.

– Сядьте комиссар, не торчите надолбой!

Грейсон послушно уселся в кресло у окна. Что не так с Ее высочеством? Пьяна? Или… того хуже. Решившись, спросил:

– Вы – в порядке?

– Нет, но скоро буду, – ответила быстро, – Новости с Гатора меня расстроили. Или утешили. Знаете, первые слова дяди Маркуса были: «Наоми, какая ты взрослая!» Смешно. Что во мне взрослого? В вас? Ха, мы же – Новые люди, не меняемся со временем…

– Чепуху не порите, – прервал Грейсон ее путаные речи. – Novhomo не с конвейера готовыми сходят. У каждого из нас было детство и юность. До сегодняшнего дня Маркус Вартан помнил вас десятилетней девочкой. Столь долгое отсутствие…

Она с вызовом посмотрела на него.

– В мои личные дела влезли, да?

– По долгу службы. Знаю, как вам тяжело…

На стене над кроватью, почти под потолком, виднелась крупная надпись цветным мелком: «Правильный выбор». Грейсон спросил:

– Что это значит?

Хозяйка пожала плечами.

– Это – до меня сделали. Кто-то из постояльцев. Давно. Почти стерлось, видите? Красивый девиз.

– Чем же?

– Одинаково подходит, чтобы жить и чтобы умереть.

Философствовать Грейсон был не в настроении, потому промолчал.

– Отправили Аделину домой? – Хозяйка поспешила сменить тему.

То, что она не ограничилась видео-контактом, а спозаранку вызвала Вилькомира Грейсона к себе, смахивало на утонченное оскорбление. Жалкая аборигенка, с дешевыми понтами. Одновременно, гражданка Высокой Новтеры. Нонсенс.

– Скоро… Ваше высочество. Доставим в целости и сохранности. В Тире у нее семья.

– Сыновья. Взрослая троица. Присмотрят за матушкой, – Хозяйка криво усмехнулась.

– Почему зовете ее Аделиной?

– Довольно прозрачный литературный псевдоним. Когда я запретила упоминать ее первое имя…

– То она поливала вас грязью под вторым, – съязвил Грейсон. – Если хоть половина ее утверждений правда…