Жан Рэ - У пределов мрака

Однажды, когда он заглянул в один из портовых кабаков, решив промотать последние гроши, ему пришлось после первой кружки пива серьезно задуматься, как исхитриться и наскрести медяков на вторую пинту портера. В этот момент к нему подошел бойкий малый, известный как ярмарочный фокусник.

Они дружно опрокинули несколько кружек старого эля, после чего Боб отправился к себе, и настроение у него было несравненно лучше, чем до таверны.

Через два дня на двери таверны появилась большая черная доска, на которой мелом было написано:

«Боб Крофт, рыбак, имеющий патент на ловлю устриц, почтительно приветствует граждан Плимута в надежде разделить с ними плоды его продолжительных и упорных исследований.

Большинство из вас имело возможность увидеть в цирке дрессированных львов или тигров, а некоторые даже видели ученых блох. Но приходилось ли вам видеть ученых устриц?

Каждый, кто заплатит один шиллинг, сможет убедиться, что такие животные существуют.

Конечно, плату за зрелище можно считать довольно высокой, но стоит ли жалеть деньги, чтобы увидеть своими глазами такое поразительное зрелище, как ученые устрицы?»

Новость распространилась с удивительной быстротой, и в тот же вечер большой зал таверны был заполнен любопытными, решившими пожертвовать целым шиллингом.

На невысоких козлах стоял большой ящик из оцинкованной жести, на поверхности которого было разложено около десятка устриц.

Боб Крофт стоял возле ящика. Когда зал заполнился под завязку, он заговорил:

— Леди и джентльмены, представление будет продолжаться недолго, но от этого оно не станет менее поразительным, и никто не пожалуется, что плата за это зрелище оказалась слишком высокой. Вы когда-нибудь слышали, что устрицы могут выполнять команды? Так вот, мои устрицы слушаются меня! Кроме того, я предлагаю всем желающим до начала представления осмотреть их, чтобы убедиться, что это совершенно обычные устрицы.

Зрители тут же кинулись осматривать устриц, после чего все присутствующие, среди которых преобладали ловцы устриц и торговцы рыбой, признали, что это настоящие честные устрицы Корнуолла.

Мы начинаем! — провозгласил Боб Крофт и достал из кармана небольшую жестяную дудочку, на которой исполнил короткую мелодию.

Это для того, чтобы создать у устриц соответствующий настрой! — сообщил он.

Потом он громко воскликнул:

Устрицы, мои дорогие друзья, я прошу вас раскрыть ваши раковины! Я не собираюсь дотрагиваться до вас ни пальцем, ни, тем более, ножом. Ну, давайте же, раскрывайтесь!

И произошло чудо из чудес! Сначала открылась одна устрица, а за ней тут же последовали и все остальные.

Молодцы! — похвалил их Боб. — А теперь подышите немного свежим воздухом! Отдышались? Теперь я приказываю вам закрыть свои клювики! Поняли меня?

И устрицы послушно закрылись.

Зрители кричат «бис», — сказал Крофт, — но нам придется прекратить выступление, потому что устрицы слишком утомляются, выполняя непривычные для них упражнения.

На протяжении двух недель таверну заполняли любопытные, а когда Боб Крофт заявил, что отныне его приказам будут подчиняться любые устрицы, интерес публики заметно возрос.

Новость о невероятном достижении простого рыбака быстро распространился по стране. О Крофте заговорили в Лондоне, и множество любопытных пошло на то, чтобы потратить восемь шиллингов на дорогу до Фальмута и обратно, плюс шиллинг за билет на представление.

Действительно, Боб Крофт совершил нечто фантастическое. Никто никогда не мог заставить устриц выполнять какие-либо команды!

К тому моменту, когда интерес публики начал затухать, и число зрителей стало уменьшаться, а у Боба Крофта уже имелся целый мешок, набитый блестящими шиллингами, к нему подошел известный ученый, доктор, обладатель высоких степеней, и предложил ему продать секрет дрессировки устриц за хорошие деньги.

— Двадцать фунтов. Выплатить авансом, — потребовал Боб и немедленно получил желаемое.

— Теперь секрет. Скажите, сэр, вы никогда не пробовали положить устрицу на горячую плиту?

— Нет, не пробовал. И с чего бы?

— Дело в том, что вы увидели бы, что устрицы немедленно раскрываются, и к ним не нужно прикасаться ни рукой, ни ножом.

— Так, так, так, — пробормотал ученый.

— В металлическом ящике, на котором лежали устрицы, — продолжал Боб, — сидел мальчуган с небольшой спиртовой лампой. Как только я начинал играть на дудочке, он подносил огонек к поверхности ящика и нагревал ее. Устрицы раскрывались. По моей команде «Закройте пасти» парнишка убирал лампу, и устрицы немедленно закрывались.

— Яйцо Колумба, — вздохнул профессор. — Невероятно изобретательно, но все же двадцать фунтов за этот фокус — пожалуй, многовато.

В конце концов, это был хороший урок для ученого, считавшего, что знает все секреты природы. А каждый урок должен оплачиваться.

Мы услышали это слово из уст одного старика-испанца, игравшего в молодости видную роль на островах Лакрон. Разумеется, мы ничего не поняли, разве только то, что это слово относилось к чему-то не очень хорошему. Каллаган, несколько лет ходивший в школу и, по словам наших общих знакомых, хорошо знавших его, получивший степень доктора философии по литературе и ставший моряком после того, как у него возникли серьезные проблемы с законом, решил, что это латынь. Роксмит, которого тоже нельзя было назвать идиотом, записал слова испанца.

Вот что у него получилось: «Parturiunt montes: nascetur ridi- culus mus». Это можно было перевести примерно так: «Рожают горы, а родится жалкая мышь». По его словам, это изречение принадлежало Горацию.

Соответственно, как сказал Каллаган, «партюмон» может означать: «горы рожают» или «горы трудятся». Эти слова были сказаны на языке школьного учителя, и их смысл остается для нас неясным; если учесть все обстоятельства, можно полагать, что они относятся к чему-то конкретному.

Наше судно в это время бороздило Карибское море. Мы шли к Ооро с каким-то явно подозрительным грузом, так как Конвей, наш капитан, и Рипли, первый помощник, постоянно бросали тревожные взгляды на окружавшее нас пространство.

— У этих черномазых тресковых рож, — ворчал Рипли, указывая на видневшуюся на горизонте унылую сушу, — есть канонерка «Мансанилья», которая с радостью всадит нам в корпус пару снарядов, как только ей представится такая возможность.

Он что-то прошептал на ухо старому капитану, руль немедленно был переложен вправо, и мы на черепашьей скорости направились к Парагуане, где на побережье имеется множество укромных бухт.

И мы стали на якорь в такой бухточке, чтобы жариться на жгучем солнце и умирать от жажды и скуки, с утра до вечера пялясь на гладкое, как покрытое маслом, море, в котором мелькали акулы, стремившиеся сожрать кого-нибудь из нас так же сильно, как мы мечтали о виски со льдом.