Майкл Салливан - Смерть леди Далгат. Исчезновение дочери Уинтера [сборник]

Посмотрев вниз, он увидел реку, которую заходящее солнце окрасило в золото. По далеким мостам катились экипажи. Дым поднимался из множества труб. По каньонам улиц ползли толпы людей, текли, словно вязкая слизь, смазывавшая рабочие механизмы города. Виллар в буквальном смысле находился выше всего этого – а скоро будет и в метафорическом.

Колокола Гром-галимуса завели свою унылую мелодию, возвещая о завершении дня. Пора идти. Епископу не понравится, если он опоздает. Виллар начал вставать, но потом замер. Он снова услышал царапанье крохотных когтей по дереву.

Крыса вернулась.

Виллар оглядел свои пожитки и заметил пятнистого черно-белого грызуна, который поспешно скрылся в трещине кровли. Вор опять явился. И на сей раз открыл коробку. Виллар схватил старый деревянный ящик и лихорадочно перебрал его содержимое, опасаясь демонических козней. Все вещи были на месте. Виллар достал самый ценный предмет, клочок гобелена, чей возраст составлял не менее тысячи лет. Если верить истории, которую рассказывал дед, гобелен принадлежал семье Орфе и когда-то был размером с трехэтажную стену. От него остался только этот двухфутовый клочок. Остальное конфисковала и сожгла церковь – по очевидным причинам. Даже на обрывке Виллара было детальное изображение героев с заостренными ушами, облаченных в кольчуги, скачущих на лошадях и воздевающих мечи. Гобелен, рассказывал дед, изображал падение Мерредидда, увековечивал битвы с варварами, которые в конце концов сломили блистательную древнюю имперскую провинцию. Провинцию мир, которой правили мир.

Виллар разложил обрывок гобелена на бедрах и нежно погладил тонкое шитье.

Мир правил провинцией.

Глядя в вытканные глаза, он дал обещание:

– Если будет на то позволение Феррола, другой мир будет править королевством.

Солнце коснулось далеких гор. Виллар поднес ткань к губам и поцеловал изображение, а потом сложил и убрал в ящик.

Время поджимало, а у него было много дел.

Виллар выбрал обычный путь к собору по крышам и спрыгнул в темный переулок. Рабочий день завершался, и толпы усталых людей брели домой. Они шли, ссутулившись, и редко поднимали головы. А даже если бы и подняли, даже если бы увидели Виллара, никто не обратил бы внимания на очередного мир.

Меркнущее солнце почти скрылось за поместьем. Сонмы теней выбрались из низин и захватили город. Монета судьбы брошена. Наконец выпадет решка.

Его народ не мог войти в большинство магазинов, но некоторые хозяева проявляли сочувствие и отворачивались, когда внутрь проникал мир. Эти редкие торговцы имели дело с мир, только если в лавке не было других посетителей. Обычной практикой было дождаться затишья, проскользнуть в магазин, купить необходимое и поспешно скрыться, пока никто не видел. Если кто-нибудь замечал мир, его прогоняли. «Воронья таверна» на восточном берегу пошла еще дальше. Каждую ночь они выбрасывали на улицу кости и объедки для мир из соседних трущоб. Собравшаяся толпа благоговейно ползала на коленях, собирая то, что можно было унести в руках и юбках. Виллар лишь однажды наблюдал это зрелище; ему хватило. Подавляя тошноту, он решил, что «Воронья таверна» сгорит первой, а первым казненным станет ее владелец, Брэндон Хингус. Может, он и хотел как лучше, но в итоге публично унизил людей Виллара. Подобный проступок заслуживал крайних мер, чтобы стереть отвратительное воспоминание.

Несмотря на запрет пользоваться большинством торговых улиц, мир терпели, если они не создавали неприятностей. Достаточно безопасным местом были общественные площади, а также мосты, под которыми жили многие мир. Им разрешали брать воду в общественных колодцах, хотя закон запрещал это. Мир также пускали в Гром-галимус. Им не дозволялось заходить дальше тешлорских окон, первой пары витражей в нефе, изображавших суровых, закованных в доспехи воинов древнего имперского ордена, которые словно следили, чтобы никто не смел переступить черту.

Однако мир дозволялось стоять у дверей, посещать службы, слушать хор, а потом ждать на ступенях в надежде на подаяние. Пока они вели себя уважительно и не толпились в проходе, им разрешалось молчаливо просить милостыню. Поэтому мир вполне мог взбежать по мраморным ступеням и войти в огромные двери Гром-галимуса.

И снова никто не увидел, никто не заметил, никто не встревожился, когда Виллар скользнул в собор, торопясь на первую встречу этой ночи.

Он немного опоздал, но епископ опоздал еще сильнее, и Виллару пришлось ждать между тешлорскими витражами. Службы не было, и огромный собор практически пустовал. Лишь несколько служек занимались уборкой, а набожные верующие молились на коленях на каменном полу перед статуями Новрона и его любящего отца Марибора. Несмотря на свою тайную миссию, Виллар не пожелал опускать голову или отводить глаза. Он не станет поклоняться этим богам, даже для виду. Это были боги людей. С двух сторон на него смотрели тешлоры. Виллару было неуютно под их пристальным солнечным взглядом, намекавшим, что они видят не просто упрямого мир, однако вскоре свет померк, а вместе с ним потемнели и витражи.

Раздался стук каблуков. Между колоннами шагал человек в ризе. Епископ.

Заметив Виллара, он молча поманил его в угол. Виллар не прошел мимо рыцарей, но и не задержался у дверей.

– Какие-нибудь проблемы? – шепотом спросил Тайнуэлл. Он встал между Вилларом и входом, так, что их могли видеть только служки.

– Нет, все отлично.

– Тогда зачем ты явился?

– Калианцу по имени Эразм Ним понадобится войти в собор утром в день пира.

Тайнуэлл нахмурился:

– У меня ранняя служба. Люди станут…

– После службы. Полдень подойдет. Ему не нужно долго готовиться.

При слове «готовиться» епископ поморщился.

– Чем именно займется этот Эразм? Я не позволю ему осквернить церковь. Он не станет приносить в жертву козла на моем алтаре. – Глаза Тайнуэлла расширились. – Или ребенка.

Виллар ответил не сразу, размышляя, откуда взялись подобные мысли. Он не посвятил епископа во все детали, а того и не интересовали подробности. Тайнуэлла волновало лишь то, что все альбурнские аристократы умрут на пиру.

– Ним не станет делать ничего такого, чего не сделал бы я.

Тайнуэлл помолчал, а затем спросил:

– А где будешь ты?

– В другом месте, о котором не хочу говорить Эразму.

– А что этому Эразму известно про меня и мое участие? Нужно ли позволять ему использовать мою церковь? Не станет ли это уликой против меня?

– Нет. Это огромный собор, и вы не можете знать все, что творится в каждом его закоулке. Я уже показал ему, куда идти, и он не спросил про других соучастников. Я просто хотел предупредить, что здесь будет Эразм, а не я, на случай, если вы встретитесь.