Кэтрин Валенте - Сияние [litres]

И со временем она красиво подгадала, закрепив маску на моём лице и сославшись на необходимость вымыть чашу для бритья как раз в тот момент, когда Просперо, Король Плутона – или Максимо Варела, осветитель Северин Анк – вошёл в мою охряную спальню и уселся рядом со мною с фамильярностью брата. На нём была простая моретта, чёрная и испещрённая серебряными звёздочками. Моя маска-Totentanz пахла сандаловым деревом, кремами и маслами Цитеры Брасс.

Хоть она и вышла из комнаты, не было никаких сомнений, что ей всё слышно.

– Анхис, мальчик мой, как ты, всё ли в порядке? Может, приказать, чтобы тебе что-нибудь принесли? Ты накормлен, напоен? Ты упал как подкошенный – мне следовало бы знать, что это для тебя окажется чересчур. До чего же я невнимателен, невнимателен и бестолков! – Просперо ударил себя кулаком в висок, и маска чуть сдвинулась, обнажив малую часть его настоящего лица, которое я так и не смог восстановить в своих воспоминаниях.

– Я в порядке. Да, правда в порядке – пожалуйста, не тревожьтесь. Только вот… что это было?

«Будь детективом, – подумал я. – Вопросы. Всегда дело в вопросах. Разыщи правильный, как оптометрист, подбирающий линзы. Теперь ты ясно видишь? А теперь? А сейчас?»

– Я хочу сказать, никто ведь на самом деле не превратился в тигра и не съел Северин Анк? У искусства есть свои пределы.

– Ты единственный, кто способен меня понять, Анхис, – раздалось в ответ. Он поскрёб щёку под усеянной звёздами маской. – Ты там был – ты всё видел. Ты знаешь моё сердце. Её сердце. Я тебя брал на прогулки по берегу утром, помнишь? Каждое утро с того первого дня, когда мы тебя повстречали. Я читал наизусть всё, что только мог припомнить, просто чтобы ты опять слушал человеческую речь и вспомнил, как говорить самому. Гомер, Марло, Кольридж, Чосер, немного По, немного братьев Гримм. Я даже одолел бо́льшую часть «Бури» за день до того, как она… за день до того, что случилось. Я этим гордился. Я давал тебе немного шоколада из наших припасов после каждой прогулки, чтобы ты связал воедино слова и сладость. Не сработало, но мне это казалось важным. Скажи, что ты помнишь. Скажи, что это было не зря.

Я призадумался. Может, сказать ему: «Конечно. Конечно, я помню: „В стране Ксанад благословенной дворец построил Кубла Хан“» [77] Цитата из стихотворения С. Т. Кольриджа «Кубла Хан, или Видение во сне» (пер. К. Бальмонта). . Да, разумеется. Твой голос вернул меня в страну человеческой речи на колеснице, запряжённой Чосером и Шекспиром. Ты спас меня. Каркнул Кубла: «Никогда». Это было бы в каком-то смысле добрым жестом, и он выглядел более изнурённым, чем я в свои худшие дни. А товарищеское чувство могло бы подтолкнуть его к тому, чтобы рассказать мне больше, чем он рассказал бы в ином случае. Но я не смог так поступить. «Он убил её. Передо мной её убийца». Я чувствовал, что его вина соскальзывает с него, словно масло.

Внутри меня всколыхнулось старое навязчивое желание сказать правду – такое неудобное, такое пагубное для моего занятия.

– Я ничего этого не помню, Максимо.

Он дёрнулся, заслышав своё настоящее имя.

– Я не помню ничего до того момента, как она схватила меня в Адонисе, а после… одни осколки. Мгновения. Больше ничего. Мои «воспоминания» – если понимать их как серию событий, которые происходят упорядоченно, в которых есть некое уважение к причинно-следственной связи и которые разворачиваются более-менее в реальном времени, – начинаются только на Марсе. В доме Эразмо в Маунт-Пэнлай. Всё, что было до того, госпиталь на Луне, гасиенда на Меркурии, оно… словно в тумане. Сцены выпадают. Я помню лицо Северин. Её голос. Я помню её смех. Я помню, как Марианна кричала. Я помню запах какао и красное море. Почему бы тебе не рассказать мне, что случилось? Вот зачем я здесь.

Варела недоверчиво изучал моё лицо. Наши маски были обращены друг к другу, ничего не открывая. Умный ход. Похоже, на Плутоне придумали кое-что важное и нужное. Теперь, когда у меня есть маска, я точно не захочу её снимать, здесь или где-то ещё.

Наконец он вздохнул.

– Я не имею дела с неприукрашенными истинами. Украшения – вот что имеет смысл. Вот что делает их правдивыми. Дай мне достаточно света, и я сделаю что угодно. Заставлю тебя поверить во что угодно. В призраков, фей, вампиров – просто скажи, чего тебе надо, и я сделаю это реальным. Просто скажи, чего ты хочешь, и я устрою так, что оно как будто случится.

Он вцепился в мою руку. Ногти у него были длинные.

– Ты понятия не имеешь, на что я способен. Я заставил тебя поверить в это место. В смерть и тигров. Я заставил целую планету поверить, что я их король. Оглянись вокруг: это остров лотофагов, и я самый голодный из них.

– А как быть с мёртвой девушкой? Там ведь была настоящая девушка, которую убили тигры?

В голосе Варелы проскользнули едва слышимые нотки веселья.

– Магу не положено раскрывать все свои секреты.

Он вскочил, крутанулся вокруг одной из толстых колонн кровати и хлопнул ладонью по стене. Комната как будто задрожала от силы его эмоций.

– Что-то должно быть настоящим, знаешь ли. Нечто настоящее должно закрепить магию. Смерть – самая настоящая из всех вещей, какие только существуют. Смерть скрепляет всё прочее. Ты поверишь во что угодно, если поверишь в смерть. Как только кто-то истечёт кровью у тебя на глазах, что ж, всё может случиться. Ты на краю сиденья. Напряжение, напряжение – всё внутри тебя как будто становится на дыбы. Я по части смертей настоящий ас. Всегда им был. – Варела стукнул ладонью по двери, и она треснула, взметнулись облачка пыли. – Хочешь знать, как я встретил Северин? Я работал в цирке её матери. То есть Люмен Мольнар, последней матери. Я был магом. Престидижитатором. Фокусы с ножами, разрезанные пополам девушки, исчезновения. Я любил свою работу. Я отправился на Сатурн с Люмен и всей труппой – даже с обезьянами. И, господи боже, нас полюбили на Сатурне. Мы собирали полные залы в каждом грошовом театре Энума-Элиш – их даже не заботило, какое представление мы даём, они просто очень изголодались по зрелищам, очень-очень. Знаешь, люди готовы поступиться хлебом ради хорошего зрелища. Да чего уж там, на поверку они готовы отдать даже последние крохи! А поступив так, думают, что сделка была хорошая. Этот голод идёт глубже и ощущается острей, чем нужда в хлебе. И тут мы такие приплыли, словно гуси в подливе. Они нас вылакали. Облизывали пальцы досуха и стучали по столу, чтобы принесли добавку. – Он сорвал один из оранжевых гобеленов со стены. Ткань поддалась легко, словно гофрированная бумага, и плавно опустилась на пол. – В половине случаев было видно, что кролика я прячу в штанах, но это никогда не имело значения. У меня было больше сатурнянок, чем у тебя чашек чая, мальчик мой, и ещё больше выстроились в очередь, которая заворачивала за угол дома, ибо я слишком устал, чтобы уделить внимание всем. В Элиш Северин отдали бы ключи от города, если бы у них таковые были. Всё, что только ей хотелось – любой доступ, любой транспорт, что угодно. Потому что она привезла цирк, и это было лучше золота. На внешних мирах от скуки можно самым натуральным образом сдохнуть.