Кэтрин Валенте - Сияние [litres]

Я ничего особенного собой не представлял до Сатурна. Обычный поставщик дешёвых фокусов. Но я учился. Я познавал науку фонарей. Обман зрения, мальчик мой, обман зрения. В творении всё лишь обман зрения – единственная разница между адом и раем заключается в том, кто зажигает свет, кто владеет выключателем, кто знает режиссёрские указания. – Варела повернулся и растоптал камин, ночной столик, милый маленький секретер, на котором я сделал свои предыдущие записи. Они рассыпались, словно стена сухой кладки, словно пепел, не больше похожие на красное дерево, металл и лак, чем на них смахивала моя собственная плоть. – Пару раз Северин выходила на сцену со мной, была моей девушкой в ящике. Она глядела на меня с доверием, безграничным, как обещание. Ты себе и представить не можешь. Ты считаешь её своей, потому что она позволила тебе сыграть беспризорника в какой-то убогой сцене класса «Б», но она не твоя – ты даже не узнал её по-настоящему; для тебя она просто лицо. Я видел это лицо под своими ладонями в ящике, похожем на гроб; я видел, что она целиком и полностью уверена, что я никогда не причиню ей вреда, что я всегда буду её защищать. И я видел, как это лицо скрылось под водолазным шлемом с тем же выражением, изгиб губ и прищур глаз ничуточки не отличались. Но доверилась она не мне, не Эразмо, не Амандине или Марианне или любому из тех, кто оберегал её на любой из посещённой нами планет. Нет, она доверилась… Венере. Кадешу. Своей грёбаной исключительности. И погляди, что случилось.

Я отодвинулся в угол комнаты, ближе к занавешенной двери в ванную, где пряталась Цитера. Я понятия не имел, как выбраться, как разминуться с его яростью, как попасть в какое-нибудь более безопасное место. Я сумел прошептать:

– Но что же случилось? Что случилось на самом деле?

– Ничего! Ничего! Она была ничем, и ничего случилось. Ничего случается. Ничего – только это и случается всякий раз. Ты глядишь на это место и видишь дворец: слонов, грифонов, чертово колесо, свет, свет повсюду. Ты глядишь на девушку в маске, она кричит, и ты думаешь, что она умерла. Я говорю тебе, что это остров лотофагов, и ты даже не задумываешься о том, чтобы перестать жрать лотос. – Варела перевернул тарелку с инфантой, чьи лепестки уже начали заворачиваться и коричневеть. – Тебе всё кажется таким простым. Ты и она, и больше ничего. Я в твоей истории статист. Ну так вот, мальчишка, ты сам – статист в моей истории. Ты жертва надувательства, выбирающая карты из краплёной колоды, которую сдал я. Суть фокусов в том, что играть надо честно. Надо показать зрителям всё, что собираешься сделать, прежде чем начать. Надо сказать в лицо, что ты собираешься им солгать. Показать свои инструменты – поглядите, как они сияют! Показать девушку – смотрите, какая она невинная и милая в своём наряде с блёстками! Показать ножи. Заявить: «Я разрежу её пополам, а вы будете аплодировать». А потом надо сдержать слово. Если ты хоть немного хорош в своём деле, потрясение будет сильней, потому что они знали, что будет, – но никто и никогда не верит человеку на сцене!

Варела повернулся и ударом кулака пробил стену из эбенового дерева – она треснула, как сахарная корочка на французском заварном креме.

– Но ты поверил ей. Поверил! Ты смотришь на её милое личико на экране, видишь эмоции и румянец, слышишь сбивчивое повествование о жизни богатой девочки и думаешь, что у её ног, за пределами кадра, нет сценария, в котором каждый дюйм её жизни переписан, и каждая порция исправлений втиснута в текст на разноцветных листах, чтобы не запутаться. Так-так, мы сегодня на красных страницах, где Северин – бунтарка и защитница истины? Или на синих, где она тридцать минут плачет, тоскуя по своим матерям? Или на зелёных, где леди, которая ни в чём никогда не нуждалась, жалуется на то, как много кто-то должен заплатить, чтобы она выступила перед камерой? В конечном итоге каждый снятый ею фильм превращался в радугу. А ты думаешь, что всё реально, что Венера чем-то отличалась. Что сердце этой девочки не было чёртовым пустым павильоном, а её душа не была халтурным сценарием, в котором половину страниц вырвали и пустили в свободное плавание по Солнечной системе. Что с ней случилось? То же самое, что происходит с любым плохим сценарием: слишком много людей за него берутся, пытаясь исправить, пока он не исчезает – превращается в ничто; это не фокус, не неожиданный финал, просто девушка истекает кровью в ящике. В этом нет ничего артистичного. В это артистичность не впихнёшь, как ни старайся. Она просто мёртвая девушка.

– Это не ответ. Ты её убил? Скажи мне!

Он успокоился, оценивая развалины комнаты, разорванный картон и разбитые цветные лампы, гобелены из гофрированной бумаги. Я знал, что он прав, что он показывает мне суть своего фокуса, но инфанта так меня одурманила, что даже среди груды мусора, в которую превратилась охряная спальня, всё, что я видел, по-прежнему было залито светом, роскошью, послеобразом богатства, архитектурными призраками.

– Слушай, мальчик, – и смотри! Узри мою красивую ассистентку, привязанную к колесу! Уязвимую, нежную, полностью в моей власти! Видишь, как свет играет на её расшитом драгоценными камнями корсаже, порождая вспышки звёздного сияния? Мы приземлились на Венере без осложнений. Переезд от международной станции к Адонису занял две недели. У тебя на глазах я собираюсь вонзить пять ножей в её безупречное тело! Ты видишь, ножи острые; я тебя не обманываю – я собственный палец режу их кончиками: раз, два, три, четыре, пять!

Мы прибыли на место и разбили лагерь. Мы нашли тебя в первый же день разведки. У меня были измерители света, а у неё был Джордж, но она в тот день не собиралась ничего снимать. Ты был чрезвычайно анемичным и обезвоженным. Мы тебя накормили и помыли, и Северин занялась тобой, словно домашним питомцем. Итак, колесо начинает вращаться! Её блёстки сверкают! Её крики возбуждают! Первый нож – ах, прямое попадание в левое плечо! Гляди, как у неё течёт кровь!

Той ночью впервые появились ангелы. Серафимы, ты понимаешь? Не ангелы в рюшах, с пышными розовыми крыльями и нимбами вроде обручальных колец. У этих были колёса, исполненные очей [78], и голоса, похожие на шумы из бездны. Мы, бедные дурни! Мы думали, это оборудование, обратная связь. Вся эта дорогая звуковая хрень, которая никому не нужна, но Северин всё равно на ней настояла. Марианна была единственной, кто мог принудить эти машины к повиновению, но даже она была в этом деле новичком; ей раньше никогда не доводилось работать с таким крутым оборудованием. Мы думали, что вой, гул и жуткая, жуткая вибрация – это проблема Марианны. Не обращайте внимания, не обращайте внимания, просто ступайте спать. – Он прикрыл лицо руками, но отнял их миг спустя, и маска едва скрывала яростное возбуждение в его дрожащем теле. – Следи за полётом второго ножа: он воткнётся в правое плечо, параллельно первому – как художественно! Как умело!