Том Светерлич - Завтра вновь и вновь [litres]

– Проголодался? – спрашивает она.

– Умираю с голода.

Не помню, как я лег, тем более как уснул, но когда я внезапно просыпаюсь, Альбион разбирает серебристые пакеты с припасами.

– Ты отключился, – сообщает она. – Дал храпака.

– И надолго?

– Минут на двадцать. Ненадолго. Предпочитаешь тосканскую вегетарианскую лазанью или феттуччини с красным перцем?

– М-м-м… Наверное, лазанью.

Альбион наливает воду в упаковку из фольги, разламывает ее по контуру (это нагревательный элемент) и потряхивает. А потом вручает мне дымящуюся лазанью и деревянную ложку, похожую на маленький садовый совок.

– Это тоже тебе, – говорит она и дает мне упаковку с сухим шоколадным пудингом.

– Вкуснятина. Ты просто отличный повар – добавила воды, и такой результат. Пудинг тоже неплох. Я бы его с удовольствием ел почаще. Надо купить и домой.

Альбион хочет пройти последний отрезок пути до темноты.

– Еще пара часов, и обратно, – говорит она. – И тогда можем отдохнуть до утра. Ты как?

– Все нормально, – уверяю я. – Немного взмок, и все болит. Ноги. Похоже, натер мозоли на мозолях.

– Осталось еще чуть-чуть.

Мы идем дальше по Второй авеню. Альбион не сказала, зачем мы здесь, зачем вернулись обратно в Питтсбург, но уже на Второй становится ясно, что Альбион ведет меня в Дом Христа, хочет показать что-то скрытое там. В конце Второй мы подныриваем под железнодорожный мост и сворачиваем на Ран. Улицы, точнее их контуры, по-прежнему на месте, как и остовы некоторых домов. Альбион ведет меня по пустырю, пробираясь в траве по колено. В траве шелестит ветер, превращая ее в зеленые – волны.

– Это здесь, – сообщает Альбион.

Сам бы я наверняка не заметил это место – Дом Христа исчез, остался лишь контур из шлакоблоков и кирпича на фундаменте, но даже он с трудом различим под травой и сорняками. Я загружаю Архив, и появляется прозрачный Дом Христа – пепельно-серый деревянный сайдинг и слова Христа белой краской. «Если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия». Когда я в последний раз видел этот дом, Болван его поджег, но сейчас и без огня дом словно пылает изнутри холодным черным пламенем, которое невозможно потушить. Я выключаю Архив, но место все равно кажется про́клятым. Трава выглядит маслянистой, нездоровой, а оставшиеся кирпичи на ощупь наверняка будут холодны, как труп. Я обхожу дом по периметру, это несложно.

– Смотри под ноги, – предупреждает Альбион.

За молодой рощицей поверхность ныряет в бетонную яму – вероятно, часть фундамента. Хорошо, что Альбион меня предупредила, здесь легко можно было оступиться и пролететь вниз на бетон. Похоже, на месте ямы когда-то было несколько комнат. Угольный погреб? Чулан? Они соединены коридором. Думаю, можно спуститься туда и оказаться в прежнем подвале. Когда-то я там уже побывал, в Архиве, когда бродил в темноте, ощупывая путь по сырым стенам, и слышал чье-то дыхание. Там они держали людей.

Альбион снимает противогаз и откидывает капюшон. В предгрозовом свете ее волосы выглядят кричаще рыжими, а трава вокруг ярко-зеленой. Альбион стоит на месте дома и пытается восстановить в памяти комнаты.

– Вот здесь мы проводили молитвенные собрания, – говорит она. – Изучали Библию. Тут был камин, вон те кирпичи – его основание. Мы расставляли складные стулья полукругом у камина, но мы с Пейтон всегда занимали одно кресло – вот тут. Когда Пейтон приходила.

– Она не жила здесь с вами? – спрашиваю я.

– У Пейтон был критический склад ума. Ей не нравилось это место, она терпеть не могла сюда приходить. После чтения Библии, когда мы оставались наедине, она просматривала мои записи и рвала все, что говорил нам Уэйверли. Она приходила сюда только из-за меня, хотела мне помочь.

Альбион идет по траве к другой стороне дома и указывает на торчащий камень.

– Здесь была лестница, – говорит она. – Внизу было две спальни, в пристройке. А на втором этаже – шесть комнат, и еще шесть в мансарде. Большой дом. Китти занимала главную спальню, а в остальных мы жили по двое, иногда по трое. Моя комната была на втором этаже, вторая справа.

Альбион шагает вперед, пытаясь определить точное положение комнаты, находившейся на этаж выше травы.

– Где-то здесь. Иногда со мной оставалась Пейтон, чтобы я не была в одиночестве.

– Пейтон тебя оберегала.

– Вместе мы могли выдержать то, что не смогли бы выдержать поодиночке. Она не сумела бы меня защитить, но никогда не покидала.

– Мы можем уйти, – говорю я. – Тебе нет необходимости через это проходить.

– Я еще тебе не показала.

Альбион ведет меня вокруг уцелевшей секции фундамента, к тому месту, где образовалось что-то вроде пещеры с земляными ступенями.

– Я не спущусь с тобой, – говорит она.

Я спускаюсь в крохотную комнатку размером со шкаф. Там есть каменная плита – не то скамейка, не то кровать. Господи… Я нахожу точку опоры в прежнем дверном проеме, заросшем глицинией, а за цветами открывается проем вниз. Я оглядываюсь на Альбион – она наблюдает за мной с края обрыва. Она заманивала сюда людей, вместе с Пейтон. И что бы ни происходило дальше, завербованные девушки попадали сюда, в эти каморки. Когда настал конец, Альбион и Пейтон жили в собственных квартирах, наряжали друг друга и моделировали одежду, создали «Ворона и медведя», а другие девушки мучились здесь. Это ад. Я вхожу в ад.

Я отодвигаю завесу цветов и веток и ныряю в дыру в темноте подвала. Оттуда несет почвой и гнилью, сладковатой вонью разложения и смерти. Я включаю фонарик и обвожу им каморку. Здесь все сохранилось в целости. Верстак с инструментами. Молоток, токарный станок. На крючках висят циркулярные диски для пилы. Стоят стиральная машина и сушилка. Полы покрыты копотью и пеплом, вероятно, нанесенным сквозь растения. Над моей головой с каждым порывом ветра стонут и скрипят потолочные доски, и кажется, что меня вот-вот завалит, нужно бежать, немедленно бежать. Но Альбион хотела, чтобы я что-то здесь увидел. Из главной секции в подвал отходят другие каморки за деревянными дверями. На одной двери карандашный рисунок – женщина выгуливает двух других на поводке, словно собак. Это здесь.

Дверь заело, но я наваливаюсь всем телом, и она распахивается. В каморке холодно и пахнет плесенью. Еще одна бетонная плита – не то скамейка, не то постель. В углу лежат кости. Человеческие скелеты. И там два черепа. Похоже, эти люди обнимали друг друга в момент смерти, а может, тела просто бросили здесь, подальше с глаз. Подкатывает тошнота, но изо рта вырывается только крик, полный муки и горя. Я падаю на скамью, и тут в Начинке включается стрим. Он загружается, минуя защиту антивируса и файрвола. Болван. Это геоинсталляция Болвана, стрим включился, когда я оказался в нужных координатах. В этом подвале, в этой камере, на этой скамье.