Теодора Госс - Европейское путешествие леди-монстров

– Вы дали моей матери лекарство без ее согласия? – уточнила Мэри.

– Да боже мой, я просто влил его ей в чай! Я думал, это подарит ей то, чего она хотела больше всего на свете. И так и вышло – родилась ты, Мэри. Ты была ее радостью, она любила и лелеяла тебя как самое большое свое сокровище. Она ведь уже отчаялась иметь ребенка. Ты была для нее чудом. Я не мог отнять у нее это чудо, сказав, что ты – результат моей научной работы.

– И вы говорите, что старались поступать по совести…

– Поступать разумно, Мэри. Этично. То, что я сделал, было сделано для ее же блага. Я принял наилучшее решение – и для нее, и для меня. И взял на себя ответственность за результат.

– Ответственность за результат? Но этим результатом стала я!

– И притом самым желанным, уверяю тебя! Твоя мать была счастлива, а ты – ты была просто идеальным ребенком. Ты почти никогда не плакала. Помню, однажды ты гуляла в парке с Гонорией, которая стала твоей няней, и ободрала коленку. Гонория привела тебя домой – она сама всхлипывала, а ты только показала мне ранку и сказала: «Смотри, папа, интересно, да? Потом будет красивый цвет». Ты была плотью от плоти того человека, каким я был тогда. Но мне… мне захотелось узнать, что будет, если пойти обратным путем. Дать волю своим самым низменным, примитивным инстинктам.

Мне казалось, что и в животной природе человека можно найти что-то стоящее, хоть это и шло вразрез с теорией Моро. Он считал, что человечество нужно заставить развиваться, подняться над своей животной природой. Я же хотел испытать, что значит быть животным. И так началось мое постепенное превращение в Хайда. Кэрью возражал против этого все настойчивее – и в конце концов потребовал моего исключения из общества. Однажды вечером я встретил его на улице, возвращаясь домой после… в общем, после одного увеселения. Тебе ни к чему знать, какого рода. Он вновь стал возмущаться, называл меня разными мерзкими словами, давая понять в самых недвусмысленных выражениях, как низко я пал. Я ничего не мог с собой поделать, Мэри. Я был словно одержим дикой яростью, чудовищной, демонической яростью, с которой не мог совладать. Ведь не можешь же ты винить меня за то, что было сделано автоматически, инстинктивно?

– Еще как могу, – сказала Мэри. – Вы по собственной воле стали тем, кто вы есть. По собственной воле создали… – Ей не нравилось это слово. Но как же это еще назвать? – Создали меня. А Диана? А ее мать? Она умерла в нищете из-за вас.

Он словно бы смутился.

– Я очень сожалею об этом. Коллин была мне очень дорога. Но я не мог остаться с ней. Я был убийцей, которого разыскивали по всей Англии. Что же мне было делать – дожидаться, когда меня повесят?

– Знаешь, что я думаю, отец? – Мэри не хотела его так называть, но теперь поздно – сказанного не воротишь. – Я думаю, что ты самый эгоистичный человек из всех, кого я знаю. Ты и сейчас стоишь и оправдываешь все свои поступки, невзирая ни на какие их последствия, невзирая на то, сколько боли они причинили другим.

Бах! И еще раз – бах! Мэри сразу узнала звук револьверного выстрела.

– Диана! – воскликнула она. – У нее мой револьвер.

Что еще она хотела сказать этому человеку – своему отцу, на которого она была так зла, стоящему перед ней с разочарованным видом, но не выказывающему ни стыда, ни раскаяния? Сейчас было не до того. Она развернулась и выбежала в коридор. На миг она остановилась у двери комнаты Адама. Жюстина была еще там – она стояла на коленях возле кровати. Почему она на коленях? И почему держит Адама за руки? Она оглянулась на Мэри, испуганно и встревоженно:

– Что это за шум?

– Выстрелы, – сказала Мэри. – Либо в Диану стреляли, либо это она в кого-то стреляла, либо и то и другое!

Жюстина встала:

– Я иду. Я сейчас.

– Жюстина! – раздался полный нестерпимой муки крик Адама. – Не оставляй меня! Не оставляй меня умирать одного!

Жюстина на миг задержалась, глядя на него.

– Господи, помилуй его душу, – сказала она. И побежала за Мэри: та слышала позади топот ее ботинок.

Коридор пересекался с другим – перпендикулярно, образуя букву Т.

– Направо? – спросила Жюстина.

– Налево, кажется, – ответила Мэри. И была права: там оказалась лестница. Они побежали наверх – Жюстина впереди, прыгая через две ступеньки. Наверху Мэри пришлось на секунду остановиться, схватившись за бок. Ужасно кололо!

– Диана! – Жюстина уже стояла в дверях их комнаты. Мэри нагнала ее и вбежала следом.

Перед ними предстала жуткая картина. Диана стояла у кровати с пистолетом в руке. Люсинда лежала на кровати, все такая же бесчувственная. Янош Ференц сидел на полу. Кровь сочилась сквозь его брюки на каменные плиты.

– Я не виновата! – сказала Диана. – Я ему говорила не трогать Люсинду. Даже в воздух сначала выстрелила. Я хотела попасть в ступню, но я не так хорошо стреляю, как Мэри.

Диана: – Я такого не говорила.

– Янош! Jesus Maria, mi történt? [100] Пресвятая дева, что случилось? ( вен .) – В дверях стояла Агнесса. Она подбежала к брату, упала на колени рядом с ним, сорвала с себя фартук и прижала к ране, пытаясь остановить кровь. Фартук тут же сделался красным. – Ты злая, злая! – закричала она на Диану. По ее лицу катились слезы.

– Мои порошки остановят кровь, – сказал Хайд. – Но нужно отвести его в лабораторию. Я один не справлюсь – нужно, чтобы кто-то поддерживал с другой стороны.

Жюстина шагнула к нему, но Агнесса заявила:

– Нет, уйди! Все вы уйдите! Не трогайте его никто – я сама.

Когда Хайд с Агнессой подняли Яноша на ноги, он вскрикнул от боли, но, кажется, идти мог. Они взяли его под руки с двух сторон, и он заковылял с ними, бледный и испуганный.

Мэри протянула руку:

– Отдай револьвер.

– Ну и ладно! – Диана сунула револьвер ей в руку – не очень-то бережно. – Могла бы, между прочим, и поблагодарить. Если бы не я, тебе бы никогда не получить его назад. И я защитила Люсинду. По-моему, надо сказать «спасибо».

– Что это? – Жюстина растерянно озиралась. Тут и Мэри услышала – негромкое, настойчивое «тук-тук-тук». Где это? За окном!

Там, в окне, было лицо – женское лицо. Женщина подняла руку и постучала: тук-тук-тук. На миг Мэри подумала, что у нее галлюцинация – не из-за самого появления женщины в окне (это еще можно было как-то логически объяснить), а из-за того, что она была точной копией женщины с портрета, висевшего над камином, – Миркаллы Карнштейн.

Тук-тук-тук. Женщина сделала рукой какое-то движение – словно показывала, что нужно открыть щеколду.

Жюстина оглянулась на Мэри.

– Что будем делать?

– Ой, ради бога! – воскликнула Диана. Она подошла к окну, открыла щеколду и распахнула створку. – Что вам нужно? Мы тут немного заняты.

– Меня зовут Кармилла, – сказала женщина. – Я от Мины, из Будапешта. По-моему, вам пора бежать отсюда. Вам не кажется?