Элеонора Раткевич - Час кроткой воды

– Зачем же лопаться, господин сыщик? – солидно возразил слуга. – После целого-то дня работы…

Шан было подивился, откуда у него такие сведения, потом вспомнил, кого именно Най отослал опрашивать слуг, и сделал, как и подобает одному из лучших сыщиков управы, совершенно верный вывод.

– Ну, Тье! – с восхищенным возмущением произнес он. – Ну, проглот! Чтобы лончак – и такой ушлый! Погоди, Воробей – ты у меня еще поклюешь по зернышку!

– А разве он неправ? – рассмеялась Дама Тайэ. – Это ведь не в один присест съесть. Вам еще работать и работать.

– Ну, если так посмотреть, – подумав, признал Шан, – наверное, он в чем-то прав. Но все равно я этого так не оставлю.

И потянулся за пирожком.

Ушлый там или не ушлый, проглот или не проглот, а занят Тье был тем же самым, что и Шан – ел пирожок. Четвертый по счету.

Напротив него за столом сидела, облокотясь, стряпуха и взирала с почти материнской жалостью: встрепанный, тощий – ну как есть Воробей. Совсем в этой сыскной управе порядка не знают – ну разве можно этакого недокормыша работой морить! То ли дело, к примеру, сыновья ее племянницы – молодец к молодцу, статные, крепкие.

О них и шла речь за кухонным столом.

– Славные парни, что и говорить, – разглагольствовала старшая судомойка по прозванию Мушка, маленькая, жилистая и крепкая, как стоялый уксус. – Особенно трое старших.

– А младший чем тебе нехорош? – возмутилась стряпуха.

– А тем, что друзей себе не тех выбирает, – отрезала Мушка.

Тье навострил уши. Однако выражение его лица осталось по-прежнему безмятежным. Сложно иметь другое выражение лица с пирожком во рту.

– Да чем тебе его друзья нехороши? – стряпуха, судя по всему, вознамерилась отстаивать племянника всерьез.

– Да ты, Яблоко, сама посуди! Твоя Ягодка не нам чета, в господских покоях служит. А младшенький ее с сыном мясника дружбу водит! Нет бы кого почище себе в приятели выбрал!

– А чем тебе сын мясника нехорош? – фыркнула Яблоко. – Мать его госпоже прислуживает – так и что теперь, выше притолоки нос драть? Может, им и меня теперь сторониться надо – я-то день-деньской на кухне, господских покоев и не вижу!

– Да нет, ну ты что, Ягодка тебе сестра ведь… – несколько растерялась Мушка.

– А сын мясника ее Стрижу друг! – победно припечатала стряпуха. – Уймись ты, Мушка, право слово! Чем такой друг нехорош? Честный, работящий, о сестрах заботится – любой бы девушке такого брата. Живут, как жемчужины в сережках красуются. Родителям помощник опять же. Добрый, веселый, надежный. Чем не друг? Такой дурному не научит.

– Ну, все-таки… – неопределенно высказалась Мушка, не желая сдаваться так уж сразу.

Тье не примолвил к их разговору ни слова. Он жевал пирожок. А дожевав, потянулся за пятым. Левой рукой. Потому что в правой у него была модная новинка – грифель. И этим грифелем он, не глядя, выкомаривал на листе бумаги всякую ерунду.

Вот только эта была совершенно особенная ерунда.

Ни стряпуха, ни судомойка не обращали на его каракули никакого внимания. Известное дело – стесняется молодой человек, не знает, куда руки девать, вот и калякает вензельки да завитушки. Раньше застенчивые юнцы все больше четки в руках вертели, чтобы от их беспокойства ничему вокруг урону не было. А то ведь ухватит вещицу какую-нибудь мимодумно да начнет крутить – беспременно сломает. А тут какой-то плотник из столицы возьми да и придумай грифель разметочный – поди, удобнее, чем угольком линию по угольнику наводить! Новомодную придумку тут же оценили художники. А когда ее освоили писцы, грифели пошли нарасхват. Оно конечно, записывать под диктовку грифелем, и лишь потом перебеливать документ кистью – двойная работа, зато не приходится то и дело отрывать руку от письма, чтобы напитать кисть тушью. Да и положа руку на сердце – всегда ли удается сразу написать под диктовку кистью набело, без помарок? Любой грамотный человек почитал должным иметь при себе грифель для срочных записей. А среди приличных молодых людей сделалось хорошим тоном не просто иметь грифель при себе, а и пускать его в ход при любой возможности – напоказ. Сразу ведь ясно – раз не просто четки перебирает, а загогулины всякие выводит, то не просто стеснительный юнец, каких кругом двенадцать на дюжину, а из хорошей семьи мальчик. Обеспеченный. Такому нужды нет работать день-деньской. Натруженные руки не бывают нервными. Им бы отдохнуть хоть немного, а не за грифель хвататься. Да и писец или служащий управы из рядовых за день столько кистью да тем же грифелем орудует, что даруйте боги его рукам покоя: мучительная штука – писчая судорога!

Конечно, если приглядеться, худощавый Тье походил на худосочного богато одетого бездельника не больше, чем спелый колос на прошлогоднюю соломину, так ведь это если приглядеться. А по мнению стряпухи и судомойки, таким, как Воробей, и вовсе спину гнуть и надрываться ни к чему – совсем ведь еще молоденький, а уж тощий какой, того и гляди, ветром унесет! Они подсовывали Тье пирожки с дружным умилением, не обращая никакого внимания на грифель в его правой руке. Успеет еще наработаться на своем веку – а покуда кому и возить грифелем по бумаге, как не юному лончаку? Пусть себе ест на здоровье и ерунду малюет! Тье и малевал.

Но это была совершенно особенная ерунда.

Опытный сыщик способен запоминать сразу многое. При всех своих познаниях опытным Тье не был. И долго еще не будет. Не сказать, что память у него, как дырявый мешок – но школить ее Воробью предстоит не год и не два. А до тех пор как быть? Нет, ну вот как быть, если не допрос ведешь, а простой с виду разговор? Если слушаешь непринужденную болтовню, на которую сам же людей и навел? Навести – полдела, а ты попробуй запомни все, что в этой безобидной болтовне промелькнуло нужное! И записывать нельзя! Никак нельзя. Что в частной беседе выболтают, никогда под протокол не скажут. Помстится человеку, что не разговор это, а допрос – и захлопнется он, как сундучок с секретом, и нипочем ты его не откроешь. Ну, может Шан или Най смогли бы – так на то они и мастера. А Тье покамест подмастерье.

И потому его правая рука быстро выводила на листе бумаги одному ему понятные стрелки и линии, а заодно и выполненные двумя-тремя штрихами наметки рисунков – ягоду, летящего стрижа и нечто, напоминающее силуэт поросенка.

Родня. Друзья. Знакомые.

Связи.

Те, кто мог так или иначе, намеренно или случайно узнать что-нибудь о распорядке дня и перемещениях Государева Наставника. Те, кто мог обмолвиться или сболтнуть.

– Да ты ешь, не стесняйся, – вздохнула стряпуха. – Совсем тебя твое начальство заморило. За метлу спрячешься, и видать не будет.

Нет лучше способа расположить к себе человека и разговорить его, чем принять его угощение и разделить с ним еду. Разве что совместная выпивка – так ведь Тье на работе, и пить ему ну никак нельзя.