Михаил Фиреон - Рыцари Гирты [СИ]

— За Йозефа — сказала она — за Валентина, за Хельгу, за Еву…

— Нет, сразу так много я не запомню — покачал головой священник — отец-дьякон, пожалуйста, запишите чтоб никого не забыть.

Дьякон отошел к аналою, взял перо и ловко вывел уже произнесенные имена, подписав, кто есть кто, каждое из них.

— За Лео, за Густава, за Эдмона, за Мику, за Ингу — продиктовала ему Мариса знакомых и коллег. Дьякон записал и их, и в ожидании посмотрел на нее, держа в руках перо, чем ввел ее в еще большее смущение. Она еще подумала, что нехорошо, что если она, зайдя в церковь первый раз почти что за три года, не помолится и за тех, кого она знает не столь близко.

— За Александра, за Абеларда, за Германа, за Фридриха… — сказала она. Дьякон аккуратно записал всех и серьезно кивнул ей продолжать. Она вспоминала имена и про себя прибавляла, что бы она хотела попросить у Господа Бога для каждого из них, пока не кончились все, кого она знала и за кого хотела попросить. Ей вспомнилась фраза из Писания о молитве за врагов, но ей еще подумалось, что она не будет молиться за этих людей, отчего ей стало стыдно, о чем и сказала священнику.

— Да, господь Иисус Христос молился за распявших его — серьезно ответил иерей — и мы, христиане, должны во всем следовать его Крестному Пути. Но Он молился не потому что они творили зло, а потому что не знали что делают. Молиться надо за всех, потому что должна быть молитвенная дисциплина. Дисциплина должна быть во всем в принципе. Молитесь о тех, о ком велит ваше сердце, а кого не можете простить за намеренно причиненные вам зло и вред, за тех не молитесь, оставьте их. Пусть о них молятся другие, кто готов молиться за них. А мы с вами сейчас помолимся о тех, кого вы с отцом-дьяконом записали здесь.

Встав напротив алтаря, он положил перед собой Евангелие и крест и, взяв у дьякона кадило, медленно и четко запел.

— Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.

Все трое осенили себя крестными знамениями.

— Благослови Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков…

Мариса стояла, хлопала глазами, слушала, одними губами повторяла за священником слова молитвенного чина. От жаркого веяния свечей и горящего в лампадах масла ей стало как-то особенно приятно и тепло. Ароматы ладана, церковного мирра и дыма навевали спокойные и радостные мысли. Ей все больше и больше хотелось вдыхать их, как будто от этих приятных, умиротворяющих запахов в душе просыпалось что-то хорошее и давным-давно забытое. Устав стоять, она присела на скамейку, прислонилась плечом и щекой к еще теплой печке, которую топили, наверное еще днем, но она еще не успела окончательно остыть. Сидела, слушала слова Писания и молитв, когда произносили имена, которые она продиктовала, шепотом проговаривала их вслед за дьяконом и священником. Внезапно ей еще подумалось, что раз они победили и все в порядке, Вертура, быть может, уже вернулся в Гирту, надо поехать домой, встретить его, узнать как прошел выезд.

— Ничего — сказала она себе — подождет. Я и так не была в церкви последние годы, осталось недолго, досижу до конца, нехорошо вот так уходить…

Но молебен все не заканчивался, псалом шел за псалмом, молитва за молитвой.

Марису все больше клонило в сон, и она уже несколько раз ловила себя на том, что перестает понимать ход службы, начинает отвлекаться и думать о какой-то несущественной сейчас ерунде. Она пыталась одернуть себя, следовать умом за словами священника, но так и не смогла пересилить себя, отогнать столь умиротворяющие и хорошие мысли, что под влиянием бесконечной вереницы определенных молитвенным чином слов и фраз, все больше и больше заполнили ее смятенное, исстрадавшееся сердце.

— Вот Вероника Булле, теперь леди-герцогиня — подумала она, пусть теперь берет меня к себе фрейлиной, а Марка посвятит в рыцари. Незачем ему возвращаться в Мильду, зачем вообще эта Мильда, останемся здесь. Вот он вернется, приготовлю ему какой-нибудь бутерброд на ужин, потом сядем у печки на пол, обсудим все как следует…

Когда маркиз Дорс, граф Прицци и остальные были у дворца, всех, кто не имел отношения к дворцовой страже, службам и инженерии уже вывели из парка за ворота. Разместили вместе с остальными в здании счетной палаты Гирты, большом многоэтажном, облицованном коричневым гранитом, доме с высокими окнами и мансардами на высокой крыше, замыкающим Соборную площадь с восточной стороны.

Сейчас у фасада дворца остались только дружинники маркиза Раскета, кавалеры герцогской стражи и пожарные в длинных несгораемых плащах химической защиты и конических, усиленных стальными налобниками, кожаных шлемах. Эти, не менее отважные чем черные драгуны ночной стражи люди, на войне служили штурмовыми инженерами, были готовы встретить любую опасность и даже извивающиеся щупальца, что высовывались из окон дворца не устрашили их. Выкатив на подъездную аллею паровые помпы, они завели в окна подвалов толстые, теплоизолированные рукава, запустили котлы и теперь проходили коридоры и комнаты под дворцом, обваривая напором раскаленного технического пара щупальца, что под воздействием высокой температуры разваривались на куски омерзительно смердящей густой вареной слизи. Снаружи им помогали, кидали в машины топливо, заливали воду, кантовали рукава, выделенные им в помощь дружинники. На центральной алле парка, перед воротами дворца стояли телеги с углем, из труб передвижных паровых машин в багровое небо столбами, стремительными потоками, поднимался густой, еще более черный, чем громоздящиеся в багровой мгле силуэты окрестных домов, дым.

Борис Дорс, маршал Тальпасто и граф Прицци бесстрашными, непоколебимыми командирами обошли линию обороны, спустились на нижние этажи подвала, где уже варили газовыми термической смесью и горелками, готовили к подключению цепь по которой должны были подать на магистраль электрическое напряжение. Внизу было душно. В непроглядном тумане колыхались тревожные тени, омерзительное, ни на что непохожее, зловоние вызывало слезы в глазах и тошноту. В сумраке под потолком, тускло и трепетно горели, чадили, газовые светильники. В коридорах по щиколотку стоял кипяток: вода конденсировалась на стенах, бежала по цементному полу, по техническим дренажным желобами и бетонным ступеням лестниц, горячими, дышащими паром ручьями стекала на нижние этажи.

— Как идет? — перекрикивая свист пара и шипение газовой горелки, осведомился граф Прицци, перевешиваясь через железные перила лестницы.

— Скоро будет готово, ваша светлость! — также громко и надрывно прокричал из тумана лейб-инженер, срывая с головы конусообразный кожаный шлем с очками, дыхательной маской и усиленной несгораемым искусственным материалом по плечам пелериной — служим Гирте!