Михаил Фиреон - Рыцари Гирты [СИ]

Маркиз и граф вернулись в штаб, уточнили у Пескина обстановку в городе и окрестностях.

— Этна, Гутмар, семафор Гирте Центральной: движение в Лесу — устало сообщил он, листая блокнот с необходимыми заметками — Переправа, Ренкин, семафор Гирте Центральной: движение рядом с Башней. Коэффициент искажения пространства-времени нестабильно высокий, в области ноль семи, плюс, минус одна десятая, без изменений. Варьируется с неравномерными промежутками времени. Еловое, Вритте, семафор Гирте Центральной: колонна Ринья дезорганизована, отступают к Башне, ведут преследование.

Закончив с докладами, граф подошел к Марии Прицци.

— После отклика на сигнал тревоги должна была быть двенадцатичасовая проверка — сообщил он, листая журнал наблюдения — Центр должен был выслать зонд, он был?

— Был — кивнула графиня и продемонстрировала запись — вот. В начале десятого. Прошел над городом по прямой, потерял высоту и упал в залив.

— Значит перехвачен и успешно утилизирован — спокойно кивнул, рассудил граф — последним нашим сообщением был черный сигнал тревоги и запрос оценки угрозы вторжения. В соответствии с протоколом конфедеративной безопасности, в случае потери зонда, Центр поднимает по тревоге воздушный корвет, но скорее всего его не будет. Полагаю, Парталле уже шлет отчеты о том, что он успешно оказывает противодействие и не нуждается в дополнительной помощи. Придется решать проблему своими силами — и снова обратился к Пескину — Вольфганг, сводку по инциденту с Фалькой. Борис. Вы пока свободны, идите к Веронике, скажите ей что-нибудь хорошее и полезное.

И, подойдя к раскрытому в озаренную огнями, душную, наполненную дымом паровых машин темноту парка окну, меланхолично закурил.

Маркиз устало кивнул, покинул штаб и поднялся на третий этаж в апартаменты герцогини.

— Леди Булле у себя — сообщил ему, продемонстрировал рукой, дежурный кавалер.

Борис Дорс кивнул и вошел в библиотеку. Здесь было темно, тускло багровели окна, на столе горели газовые лампы и свечи. Принцесса сидела в кресле в окружении девиц. Чтобы воодушевить их, с выражением читала вслух книгу стихов о любви и героях прошедших лет. Ее голос был холодным и ровным, как перед казнью, но от ее уверенности и ледяного спокойствия, все вокруг исполнялись мрачных готовности и решительности. Помимо фрейлин, в комнате в креслах сидели Парикмахер и Давид Гармазон. Поперек колен столичного художника лежал обнаженный меч.

— Выйдите — сурово приказала герцогиня своей свите, как только Борис Дорс переступил порог. Все с молчаливыми поклонами поднялись со своих мест и покинули помещение. Последними задержались в дверях Парикмахер и Ева, но принцесса указала им повелительно — и вы тоже. Оставьте нас одних — и они также вышли из библиотеки.

Как только они остались вдвоем, герцогиня неспешно поднялась на ноги, нарочито медленно подошла к окну и отвернулась от племянника епископа.

— Борис… Мой лорд… — сказала она, не глядя на него, кивнула, когда тот подошел и встал рядом с ней. По всему было видно, что ее трясет и она едва сдерживается из последних сил, чтобы не сорваться в пучину готового вот-вот захлестнуть ее душу вероломного ледяного сумасшествия.

— Вы ранены, моя леди — глядя на ее плотно перетянутую эластичным бинтом ладонь, сдержанно констатировал маркиз.

— Я? — внезапно с издевательской насмешкой переспросила принцесса Вероника. Ее глаза вспыхнули диким и безумным огнем, и, развернувшись к нему, высокомерно скривившись, она закричала на него страшным, одновременно исполненным бесовского смеха, злобы и презрения, срывающимся на рев криком — я не ранена, я повреждена! Меня нельзя ранить или убить! Запомни это раз и навсегда! Я Кровавый Дракон Гирты, а не человек! Смотри вот! — она схватилась здоровой рукой за поврежденную, дернула со всей яростью и слой, словно пытаясь оторвать от себя, скривилась от боли — они поставили мне синтетические легкие, почки и сердце, но забыли вынуть из меня и заменить человеческую душу и теперь я такая же как они, не бездушный автомат без страха и упрека, не человек, а гибрид! Это для того, чтобы я навсегда запомнила кто я, как это быть калекой и где мое место! Они наблюдали, профпригодна ли я, создавали условия, хотели чтобы я стала жестокой и властной, как Мария, чтобы править для них Гиртой, и у них получилось. Они никогда не ошибаются в своих расчетах. Никогда не делают того, чего не могут достичь, и я обратилась тем, чем они хотели, чтобы вернуться стать вашей светлой благочестивой принцессой из книжки! Властной, холодной, жестокой, непреклонной, такой чтобы поставить всех вас на колени, чтобы залить вашей никчемной кровью всю Гирту и чтобы за это вы превозносили и прославляли меня как вашу самую добрую, справедливую и благочестивую герцогиню! Править вот этой железной рукой вашими пустыми, никчемными жизнями! Вот только она не железная, а как эти щупальца, эти пиявки, могильные черви! Кремнеуглеродная, как сенатор Парталле, как мастер Динтра! Потому что я тоже такая же вероломная, подлая и ненасытная как эти твари, что сейчас жрут друг друга внизу, в комнате наблюдения! Такая же как они все там, в Столице! Знаешь кто они? Ты думаешь они хоть в чем-то люди, раз нацепили маски, чтобы быть похожими на вас, людей? Они паразиты, слизни, кишащие в черном питательном геле! Я видела их! Переплетающиеся, душащие, пожирающие друг друга глисты в бетонных ямах, играющие вашими жизнями! И я такая же как они, только хуже них. Они разумные машины, холодные, расчетливые, закаленные войной и временем, а я, как все вы шепчитесь у меня за спиной по углам, насмехаетесь надо мной, думаете что я не знаю, не слышу, всего лишь малолетка, тупая, истеричная и вздорная девка!

Маркиз нахмурился, смело шагнул к герцогине, обнял ее за плечи, но она отшатнулась от него, изо всех сил попыталась вырваться. Ее спина под его руками вспыхнула, обожгла ему ладони, но в своем припадке бешенства принцесса словно и не почувствовала ожога, а Борис Дорс ее не отпустил. Тогда она попыталась ударить его в грудь кулаком, но он прижал ее к себе, а она прильнула к нему щекой и тоже обхватила его изо всей силы так, что под ее искусственной рукой у него захрустели плечо и шея.

— Ты! — с придыханием заявила она, вскинув к нему голову. Зашипела, алчно распахнула рот, словно желая откусить от его лица кусок, пережевать его и проглотить. Ее глаза, не мигая, пылали сумасшедшим болезненным блеском, чудовищная, обжигающая, багровая страсть, словно раскаленная пощечина, тараном ударила в голову маркиза. Все пороки, все самое гадкое, злое и низменное, что она так тщательно скрывала, прятала от всех, воплотились в ее искаженном адским припадком облике самыми омерзительнейшими из своих проявлений. Все ее разбитые мечты, оставшиеся неоправданными ожидания, обиды, ненависть, злость и лицемерие, все то, что переполняло, калечило ее душу и сердце и не находило выхода, все это время, пока она была обязана быть сдержанной и непоколебимой принцессой Гирты, нестерпимо гадкой и злобной, почти физически ощутимой, кровавой, густой и липкой волной выплеснулось наружу, залило все вокруг страхом и отчаянием разверзающейся бездны, исполненной адского неугасимого пламени и тягостного и страшного, ломающего любую, даже самую твердую волю обреченного ожидания неминуемой, надвигающейся беды.