Дарья Иорданская - Во имя Абартона

Он уже начал тосковать по Мэб Дерован.

Все закончится совсем скоро.

— Антидот в порядке, — сказала Мэб. Розовый язык быстро облизнул пересохшие губы. — Я погрузила его в стазис. Хочу, чтобы вы взглянули.

Реджинальд кивнул, продолжая разглядывать ее. Не в силах отвести взгляд. Мэб в свою очередь смотреть на него избегала.

— Вы действительно… Как ваше самочувствие?

— Льюис драматизирует.

— Не думаю, — покачала головой Мэб. — Вчера вы выглядели ужасно.

Она наконец повернула голову и посмотрела на Реджинальда в упор. Глаза блестели, как он сильно надеялся, не от подступающих слез. Он знал несколько отличных способов утешить плачущую Мэб Дерован, но все они были несколько неуместны. И ужасно заманчивы.

Теперь уже его собственные губы пересохли и пришлось их облизывать. Мэб вновь отвернулась.

— Вечером все закончится, леди Дерован… Я закончу антидот и, думаю, уже к полуночи мы будем с вами совершенно свободны.

— Едва ли, — покачала головой Мэб. — Вам нужно еще пару дней провести в больнице.

— Еще чего! — этой перспективе Реджинальд ужаснулся. В больничной палате, серой, казенной, в окружении едких лекарственных запахов! Бесконечно далеко даже от иллюзии ее присутствия, ее близости!

Тут Реджинальд одернул себя и решительно мотнул головой.

— Хватит с меня больниц, леди Мэб. У меня крепкий организм и я, в конце концов, знал на что шел.

— Я так и не поняла, есть ли от этого какой-то прок… — заметила Мэб. — И я не поняла, как эта защита действует.

Реджинальд собирался ответить, но его прервало появление медицинской сестры со стопкой вычищенной и отглаженной одежды. Положив ее на тумбочку возле кровати, женщина выразительно посмотрела на Мэб. Мэб посмотрела столь же выразительно в ответ.

— Дамы… — вздохнул Реджинальд и посмотрел на них с укором, а потом поднялся и, прихватив одежду, проковылял за ширму. Идти было непросто, голова кружилась, и в первую минуту Реджинальд пожалел, что заспорил с доктором Льюисом. Но потом обычное его упрямство взыграло, он расправил плечи и принялся переодеваться.

— Помочь? — любезно предложила Мэб.

Реджинальд вспомнил ее руки, гладкие изящные кисти, теплые ладони, аккуратные, но острые ногти, оставляющие на коже следы в минуты страсти, и ответил порывистее, чем следовало:

— Нет!

— Нет так нет.

— Защита Абартона, — принялся за пояснения Реджинальд, чтобы отвлечься от мыслей и воспоминаний, равно как и от осознания собственной позорной слабости, — блокирует все проявления враждебной магии. Существует целый список подобных заклятий и артефактов и он постоянно пополняется. Раз в несколько лет ее перенастраивают. Правда… последний раз это делали, думается мне, еще при предыдущем ректоре, он был магом.

— То есть, семь лет назад, — проворчала Мэб.

— Увы. Если кто-то из студентов применил запрещенный амулет, блокатор или что-то подобное, чтобы беспрепятственно лгать под зельем, то сейчас у него этот фокус не пройдет. Ну а мой прибор позволит определить, какие чары и артефакты использовались в последнее время. Ну и приятный бонус: в ближайшие полгода в Абартона никому не причинят вреда никаким колдовством. Потом защиту придется активировать по новой, но не думаю, что вон Грев на это согласится.

Пальцы, слушающиеся отчего-то хуже всего, соскользнули с пуговиц. Совладать с рубашкой оказалось нелегко. Реджинальд выругался вполголоса.

— Не думаю, что на это соглашусь я, — пробурчала Мэб. Не стесняясь присутствия медицинской сестры (возможно, впрочем, та уже ушла), она шагнула за ширму и принялась сосредоточенно застегивать пуговицы одну за одной.

Она стояла так близко, что Реджинальд ощущал тепло ее тела, купался в знакомом аромате духов, который смешивался с резким, травяным больничным запахом. Прикосновения Мэб были быстрыми, точными, деловыми. Пуговица за пуговицей, сперва рубашка, потом по две на манжетах, затем жилет. Реджинальд сглотнул, прогоняя пленительные видения, в которых Мэб так же деловито раздевала его.

— Мэб… — он осекся, не зная, что говорить дальше. У него в голове, по правде, не было ни одной дельной мысли. Только желание: схватить женщину в охапку, прижать к себе и целовать, целовать, пока все прочее не забудется, не подернется дымкой, не перестанет иметь какое-либо значение.

Прежде, чем Реджинальд успел насовершать глупостей, Мэб отстранилась.

— Отлично. Идем?

Реджинальд глупо кивнул.

Доктор Льюис поджидал их в холле, заполняя при этом какие-то бумажки. Завидев Реджинальда, он неодобрительно зацокал языком, перегнулся через стойку и вытащил несколько флаконов. Пришлось пить горькое снадобье под тем же неодобрительным, строгим взглядом, полным обещания «сейчас Сэлвина позову». Осушив один за другим три флакона с укрепляющими настойками, Реджинальд почувствовал себя значительно легче. Воздушным каким-то стал, невероятно сильным, беспечным. Захотелось вдруг петь, танцевать, целовать Мэб Дерован у всех на глазах. А потом он вдруг сделался легким, точно воздушный шарик. Кажется, подуй ветер, и он улетит.

Горячая рука на плече вернула Реджинальда на землю.

— Это эйфория. Сейчас пройдет, — рука Льюиса переместилась на локоть Реджинальда, и хватка у доктора была просто железная. — Идемте, Эншо. Помните, я с вас глаз не спускаю.

Несмотря на то, что его пошатывало от слабости, добраться до Ротонды удалось загодя. Реджинальд не сомневался, что задержись они хоть на полминуты, и вон Грев несомненно распустил бы всех, забрал назад свое обещание, а главный свой раздражитель — профессоров Дерован и Эншо — загрузил работой сверх всякой меры. Чтобы не высовывались. По счастью, у них было еще пятнадцать минут в запасе.

Реджинальд зашел в зал, стараясь держать спину прямо. Оступился, и Мэб с Льюисом незаметно поддержали. Доктор еще и проворчал что-то неодобрительно. Мэб было не до того, она обшаривала взглядом зал.

— Он вообще всех согнал?!

И в самом деле Ротонда — Зал Больших Собраний, как она значилась на планах Абартона — была заполнена народом. Здесь были профессора и студенты со всех факультетов и отделений, и просторная комната гудела, словно улей, в который кто-то ткнул палкой. Примерно так Реджинальд и ощущал себя: как идиот, потревоживший злых пчел. Ощущение это усилилось с появлением Дженезе Оуэн. Профессор проклятий шла по проходу между стульями, одной рукой упираясь в бедро, а другой помахивая в воздухе связкой амулетов. На прекрасном ее лице был написан гнев пополам с брезгливостью. Больше всего профессор Оуэн напоминала легендарную Сакути, гневливую богиню с Наветреных островов, которая своим взглядом умела обращать людей в камень. Реджинальд видел статуи Сакути, выглядела она вот так же прекрасно и отталкивающе одновременно.