Чайна Мьевилль - Город и город [litres]

Я – полицейский и поэтому оказался в привилегированном положении. Обычные путешественники проходили бы стандартный курс обучения и потратили бы значительно больше времени на сдачу экзаменов.

Меня посадили в так называемый «симулятор Уль-Комы» – будку с экранами на стенах внутри. На них проецировались фотографии и видео Бешеля, на которых бешельские здания были выделены с помощью освещения и фокусировки, а их улькомские соседи сведены к минимуму. В ходе занятий преподаватели снова и снова меняли акценты на противоположные, чтобы на тех же самых изображениях Бешель уходил в тень, а Уль-Кома сияла.

Кто при этом не вспомнит истории, на которых выросли и мы, и, несомненно, улькомцы? Мужчина из Уль-Комы и девушка из Бешеля встретились в Копула-Холле и вернулись домой и поняли, что они живут – гросстопично – по соседству. Они жили в одиночестве, храня верность друг другу, вставали в одно и то же время, ходили по пересеченным улицам, словно супружеская пара, каждый – в своем городе, никогда не создавая проломов, никогда не прикасаясь друг к другу, не говоря ни слова. В детстве мы слушали сказки об отступниках, которые проламывались и уходили от Пролома, поселяясь в пространствах между городами – не экспатрианты, но инпатрианты, скрывающиеся от правосудия и возмездия, мастерски становящиеся невидимыми для всех. «Дневник инпатрианта» Паланика запрещен в Бешеле (и я уверен, что и в Уль-Коме тоже), но я, как и большинство людей, читал его в пиратском издании.

Я прошел тесты, наведя указатель мыши на улькомский храм, улькомского жителя и улькомский грузовик с овощами так быстро, как только мог. Задания были слегка оскорбительными: их создатели рассчитывали поймать меня на том, что я невольно увижу Бешель. Когда я впервые проходил подобный курс обучения, то ничего такого еще не было. Еще совсем недавно в ходе аналогичных тестов вас могли спросить об отличительных чертах национального характера улькомцев и предложить выбрать среди типичных изображений людей улькомцев, бешельцев и «других» (евреев, мусульман, русских, греков или людей другой национальности – в зависимости от общественных настроений того времени).

– Видели храм? – спросил Датт. – Вон там раньше был колледж. А это многоквартирные дома. – Он тыкал пальцем в здания и говорил, куда ехать, водителю, которого он так мне и не представил.

– Наверное, сейчас у вас необычные ощущения, – сказал он мне.

Да. Я смотрел на то, что Датт мне показывает. Конечно, все знакомые гросстопичные места я не-видел, но не мог не замечать их. Улицы, по которым я постоянно ходил, кафе, в которых часто бывал, – все это сейчас находилось рядом, но на заднем плане, в другой стране. У меня перехватило дыхание. Сейчас я не-видел Бешель. Я забыл, какой он; я пытался представить его себе, но тщетно. Сейчас я видел Уль-Кому.

Сейчас, посреди дня, все было залито светом холодного пасмурного неба, а не неоновыми огнями, которые показывали в многочисленных программах, посвященных соседней стране. Продюсеры этих телепередач, очевидно, считали, что нам будет проще представить себе другой город в кричащих красках ночи. Но этот пепельный дневной свет освещал гораздо более яркие и живые цвета, чем те, что были в моем Старом Бешеле. В наши дни Старый город Уль-Комы по крайней мере наполовину превратился в финансовый квартал: причудливо украшенные, крытые дранкой крыши соседствовали с отполированной до зеркального блеска сталью. Рядом с домами из стекла уличные торговцы и торговки в платьях, заплатанных рубашках и штанах продавали рис и шампуры с мясом модно одетым мужчинам и немногочисленным женщинам (мимо которых, в сторону более скромных бешельских зданий, шли мои ничем не выделяющиеся соотечественники, которых я пытался развидеть).

После того как ЮНЕСКО мягко выразила неодобрение Уль-Коме и погрозила ей пальцем (к которому были привязаны инвестиции из европейских стран), местные власти приняли законы о зонировании, которые должны были бороться с наиболее чудовищными проявлениями архитектурного вандализма, вызванного экономическим бумом. Некоторые из наиболее уродливых новых зданий даже снесли, исторические достопримечательности Уль-Комы с их барочными украшениями все равно казались почти жалкими по сравнению с их огромными молодыми соседями. Я, как и все жители Бешеля, привык ходить по магазинам среди иностранных теней иностранного успеха.

Иллитанский повсюду; непрекращающиеся комментарии Датта, возгласы торговцев и таксистов, оскорбления, которыми осыпают друг друга водители. Я вдруг ощутил, сколько ругани я не-слышал на пересеченных улицах на родине. В каждом городе мира есть свой лексикон автомобилистов. Мы еще не добрались до сплошных улькомских районов, и улицы еще обладали знакомыми очертаниями, но из-за резких поворотов они казались более запутанными. Все происходило так странно, как я и ожидал, – видение и не-видение, пребывание в Уль-Коме. Мы ехали обходными путями, которые в Бешеле редко использовались или предназначались только для пешеходов. Наш водитель постоянно жал на гудок.

– В гостиницу? – спросил Датт. – Может, хотите освежиться и что-нибудь поесть? Тогда куда? Наверняка у вас есть какие-то соображения. У вас хороший иллитанский, Борлу. Он лучше, чем мой бешельский. – Он рассмеялся.

– У меня есть планы. Хочу побывать кое-где. – Я выставил вперед свой блокнот. – Вы получили досье, которое я вам отправил?

– Разумеется, Борлу. Это все, да? Вы на этом остановились? Я бы рассказал вам о том, что мы уже сделали, но… – он поднял руки, словно сдаваясь в плен, – но, если честно, похвастаться особо нечем. Мы думали, что в игру вступит Пролом. Почему вы не отдали дело им? Любите усложнять себе работу? – Снова смех. – В общем, дело мне поручили всего пару дней назад, так что на многое не рассчитывайте. Но мы им плотно занимаемся.

– Какие-нибудь соображения насчет места убийства?

– На самом деле нет. Есть только запись с тем фургоном, проезжающим через Копула-Холл. Мы не знаем, куда он затем поехал. Никаких версий. В общем, ситуация…

Казалось бы, бешельский фургон в Уль-Коме заметили бы, как и улькомский – в Бешеле. Но на самом деле до тех пор, пока человек не замечал знак на лобовом стекле, он предполагал, что иностранный автомобиль находится в другом городе, и, соответственно, стремился его развидеть. Потенциальные свидетели обычно не знали, что перед ними что-то важное.

– Этот вопрос я хочу прояснить прежде всего.

– Разумеется, Тиадор – или, может Тиад? Что вы предпочитаете?

– И еще я бы хотел поговорить с ее преподавателями, с ее друзьями. Можете отвезти меня в Бол-Йе-ан?

– Меня можете называть «Датт» или «Кусс», мне все равно. Слушайте, давайте сразу договоримся, чтобы потом не было недоразумений. Я знаю, что ваш комиссар , – он с удовольствием произнес иностранное слово – уже вам об этом сказал, но все-таки: это улькомское расследование, и здесь у вас нет прав полиции. Поймите меня правильно – мы очень благодарны вам за сотрудничество, и мы наладим совместную работу, но следователем должен быть я. А вы – консультант, наверное.