Ричард Кэдри - Сэндмен Слим [litres]

– Ого, – говорит он. – Этой штуки тут быть не должно. Ты плохо следишь за своим здоровьем.

Человеческий фасад Йозефа трескается, как старая краска. Он осыпается хлопьями, отваливается длинными пластами и падает на пол. Под его кожей – черная пустота, но она не держится долго, и я начинаю видеть, что под ней. Йозеф – это глаза и руки чего-то бо́льшего, и он здесь не один. Там есть другие существа. Их очертания не совсем четкие. Они расплывчаты, как призраки. Как и сам Йозеф, они светятся изнутри бледно-голубым светом. Они как белые слизняки, ползущие по дну океана. Эти существа напомнили мне ангелов – как если бы эти ангелы были светлячками, запертыми внутри машины в Техасе в августе. Сформированные наполовину лица у них белые и мягкие, как рыбные брюшки. Оттого, что эти существа почти красивы, они выглядят еще более жуткими. Я не могу «читать» их как людей, и в этом нет ничего удивительного, поскольку они напоминают скорее насекомых. Они могут наброситься на вас в любой момент, а могут и ждать миллион лет, считая, что нужный момент еще не настал. Им плевать на вас. Они – смесь терпения и голода, приправленная толикой ярости.

Мне плохо, я начинаю замерзать. Как будто покрываюсь изнутри льдом. Я чувствую горький запах и вкус. Словно набрал полный рот уксуса. Меня сильно подташнивает, но я не могу пошевелиться.

– Что это? – откуда-то издалека доносится вопрос, произнесенный тысячью нестройных голосов.

Йозеф сжимает мое сердце в руке. Его пальцы проникают сквозь плоть и касаются ключа Азазеля. Йозеф застывает.

Снова хор голосов:

– Что это такое? В этом твой секрет? Мы хотим знать!

Он наклоняется вперед и тянет сердце к себе. В этот раз я кричу. Он пытается продернуть мое сердце между ребер и, кажется, близок к успеху. Но ему нужно не оно. Ему нужен ключ, который сидит внутри. Он обхватывает его пальцами и начинает вытаскивать.

Я не теряю сознание. И не кричу. Мое зрение сжимается до небольшой точки и фокусируется на полу, сквозь который начинают проступать очертания Пандемониума – дворца Люцифера – и окружающего его города. Я вижу дворцы генералов и арену, на которой сражался. Несколько демонов уже дрейфуют сквозь хаос на границе Ада, направляясь ко мне. Я понимаю, что это значит: я умираю. До этого момента я даже не знал, могу ли я умереть. Теперь знаю.

Демоны приближаются. Скоро я упаду в их жадные объятия. Надеюсь, они позволят мне снова сражаться на арене? В чем я могу быть еще силен?

Йозеф вскрикивает и выдергивает руку из моей груди. Его человеческие пальцы почернели и обуглились.

– Что ты сейчас сделал? Что за штука у тебя в груди? Мне она нужна.

Пол под ногами вдруг снова обретает плотность. Он от меня отстал. Я больше не умираю.

Йозеф хватает меня здоровой рукой и притягивает к себе. Он снова стал похож на человека.

– Люди на такое не способны. Ответь мне, кто ты такой?

– Я – сбежавший колобок. Буду катиться по лесной дорожке, пока есть силы.

Йозеф разворачивает меня и швыряет одной рукой через стол. Книги, бумаги и компакт-диски – всё разлетается по комнате. Я врезаюсь в стену. Некоторые из кастетов и ножей, лежавшие на столе, теперь впиваются мне в спину. Я переворачиваюсь на живот, понимая, что ни на что не годен. Под моей толстовкой припрятан демонический нож, я лежу на куче блестящих смертоносных игрушек, но в таком состоянии вряд ли выстою пару раундов даже против котенка.

Я пытаюсь встать и случайно натыкаюсь рукой на одну из перемотанных изолентой труб. Она кажется знакомой и тяжелой, словно сделанной из Адского металла. Это наац. Ну конечно. Йозеф сказал, что бывал в Аду. Он определенно владеет темной магией. Это он выдал Дьявольскую Маргаритку тому скинхеду, который был в баре Карлоса. Я остаюсь лежать на полу, незаметно засовываю наац под толстовку и обхватываю себя руками, чтобы он ее не увидел.

Затем я говорю:

– Не останавливайся, милая. Это довольно весело.

После чего меня выташнивает.

Я слышу, как Йозеф открывает дверь и командует кому-то лающим голосом. Мой бывший нацистский друг и несколько его приятелей входят и поднимают меня на ноги. Я наклоняюсь вперед, чтобы они не заметили наац. Впрочем, я бы и так не смог стоять прямо. Мне все еще больно от пальцев Йозефа, побывавших у меня в груди.

Скинхеды тащат меня к двери, но Йозеф командует остановиться. Затем наклоняется ко мне и шепчет:

– Меня зовут… – после чего издает звук, подобный шипению змеи, готовящейся к атаке. – Запомни. Мы еще встретимся.

Идти второй раз через нацистскую «песочницу» не так весело, как в первый. Каждый из них считает своим долгом плюнуть в меня или кинуть мне в голову пивную банку. Панкующая подруга у двери хватает меня за яйца и сжимает, пока я не падаю и не получаю уникальный шанс полюбоваться прекрасным линолеумом на полу.

Что ж, милая, ты сама виновата. С этой минуты мы с тобой официально разведены.

Обратный путь в «Бамбуковый дом кукол» слился в размытую череду ударов локтями и коленями, пока скинхеды на заднем сиденье играли мною, как мячом. Хорошо, что обдолбанный водитель доставил нас к бару в рекордные сроки. Плохо, что он не стал останавливаться, когда мы туда доехали. Парни вытолкнули меня с заднего сиденья на скорости примерно тридцать миль в час [86] Примерно 50 километров в час. . Я шлепаюсь об асфальт, как мешок с пластилином, качусь по улице и подпрыгиваю, пока не натыкаюсь на бордюр перед баром.

Прежде чем кто-нибудь решит вызвать полицию, я заползаю под припаркованный автомобиль, ныряю в тень и, спотыкаясь, прохожу через Комнату в «Max Overdrive».

Нет сил даже забраться в постель. Я просто лежу на прохладном полу, пытаясь отдышаться и стереть воспоминание о пальцах, копающихся у меня в груди. Я вытаскиваю наац из-под одежды, ощущая знакомую тяжесть. Если бы я имел привычку врать, то сказал бы, что такое оружие стоило любых побоев, но это не так. Хотя, с другой стороны, благополучный уход с рабочим наацем в руках и оставление демонического скинхеда ни с чем, кроме обожженной руки и блевотины – не может не подарить чувство выполненного долга в конце непростого дня.

Я ПРОСЫПАЮСЬ с таким чувством, будто на груди лежит гора Рашмор. Мое тело весит примерно миллион фунтов и подсказывает мне, что я не должен двигаться – по крайней мере, до следующего ледникового периода. Тогда бы я смог забыть про Лос-Анджелес, устроиться уборщиком в лабиринт Мунинна и жить там в тишине и покое вечно. Или, что вероятнее, до тех пор, пока Бафомет или какой-нибудь другой Адский гопник не отыщет лазейку из Преисподней ради простого удовольствия откусить мне голову.

Думаю, я зашел уже достаточно далеко по кривой дорожке. Пора собирать пресс-конференцию и объявлять о своей отставке. Но что я скажу? «Леди и джентльмены, я вешаю ключ и оружие на гвоздик и удаляюсь от дел, чтобы вести спокойную размеренную жизнь, полную блаженства, и целиком посвящая себя некоммерческому предприятию по выращиванию экологически чистых овощей, где планирую медленно сходить с ума и душить, черт побери, каждого человека и цыпленка в радиусе ста миль!» Я ведь в самом деле ненавижу цыплят.