Коллектив авторов - Новые марсианские хроники

— Дай бог,— сказал капитан.— Только не надо истерик. Копите эмоции внутри себя. Разве я возражаю? Я готов даже помолиться за вашу удачу, если только это может помочь.

Они брели по пригороду. Башенки и минареты были соединены друг с другом различными переходами, всё было занесено песком, и на домах лежала печать запустения и смерти. Город был загадкой, которую загадывает смерть.

Во мраке двора сидел одинокий мужчина. Из его рта вырывалось голубое пламя, которое обратилось в маленькую нагую женщину. Она плавно извивалась в воздухе, что-то шепча, вздыхая. Она была живой и вместе с тем походила на фантомное изображение, на странную тень, живущую в памяти марсианина. Мужчина судорожно вдохнул её обратно, на мгновение взметнулись её огненные волосы, и до астронавтов донёсся запах тлеющего керла.

Марсианин вздохнул, потом снова выдохнул воздух, любуясь своим творением, и это было действительно так — на женщину стоило смотреть, она была драгоценным произведением искусства, которого земляне так и не приняли, а оставшиеся в живых марсиане уже неизбежно начали забывать.

Они прошли мимо марсианина, прошли по гулкому пустому переулку, окружённому похожими на белые льдины домами, углубляясь на самое марсианское дно, где между зубами спящих золотокожих мужчин струились чёртики из красного песка, а женщины превращались в лоснящихся змей, которые покачивались над землёй, разглядывая пришельцев жёлтыми глазами с узкими вертикальными зрачками. Над городом призрачной молочной тенью беззвучно катился тонкий серп Деймоса, струились разноцветные сплетения звёзд, и где-то у горизонта вставало бурое облако пылевой бури, которая гнала перед собой узкие полоски песчаных кораблей, стремящихся вернуться в город до начала гремящей вакханалии, в клочья рвущей паруса и путающей хитрую оснастку мачт.

Город тихо постанывал, он собирался с силами, ещё раз проверяя на прочность свои минареты, башни и узорчатые крыши домов.

— Пожалуй, нам не стоит здесь задерживаться,— озабоченно сказал капитан Уильяме.— Я слышал, что с людьми, которые остаются в марсианском городе в разгар ненастья, иногда случаются диковинные и страшные вещи.

— Я останусь,— сказал Купер.— Если верить легендам, Сирины появляются именно в периоды ненастья. Стоит рискнуть, капитан. Кто не рискует, тот никогда не срывает джек-пот.

— Рискуй,— Уильяме с сожалением посмотрел на товарища.— Это верно, кто не рискует, тот никогда не выигрывает. Но справедливы и другие слова. Покойнику не нужны слава и богатство, и богатство, и слава поражают воображение только живых.

Ночью, вытянув ноги к электрокамину, он размышлял об оставшемся в городе Купере. И ещё он пытался представить себе Сирина, прилетающего в город и завораживающего своим дивным голосом собравшихся в нём существ. Купера он представлял себе хорошо, Сирин ускользал от его воображения, которому не мог помочь даже добрый выдержанный ром.

Эта ночь была порой печали и превращений.

Чудеса и диковины с шелестом кружились над глубокими водами каналов, окружавшая город пустыня пульсировала подобно живому телу, люди и марсиане вслушивались в шелест звёзд, пытаясь не пропустить мгновения, когда запоёт Сирин. Тишина стояла над разграбленным Марсом, тишина эта нарушалась редким пением ракет, несущих на Красную планету новых поселенцев. Марсианам опять приходилось потесниться. Марс оказался слишком мал для того, чтобы две не понимающие друг друга расы могли существовать бок о бок, не раздражая друг друга самим фактом своего существования. Где-то далеко у горы Олимп светились огоньки нефтеперерабатывающего завода. Чуть в стороне, левее холодного марсианского города, светилось зарево земного поселения Литл-Рок. Там сейчас плясали разноцветные огни рекламы, гремели дискотеки, пугая пылевых чудовищ, расхаживающих по пустыне на десятках голубоватых молний. Пылевые чудовища не боялись марсианских городов, где во сне и наяву грезили золотолицые и золотоглазые марсиане, но они всё-таки опасались кружить у земных поселений, обитатели которых были ещё бо́льшими хищниками и в любой момент могли выпить из голубых артерий чудовищ их пульсирующую электрическую кровь.

Сирин казался капитану Уильямсу ещё более фантастическим существом, капитан никак не мог представить себе птицу, способную парить в разреженном до земного высокогорья воздухе. Теперь, с каждым добрым глотком рома, он чувствовал себя всё более и более виноватым, что не сумел отговорить Купера. Тот искал птицу, но скорее мог обрести смерть в марсианском городе, где нет развлечений, а каждое существо способно произвести чудо.

Капитан не спал всю ночь. Под утро уже он тяжело подумал, как там, в марсианском городе, пахнущем корицей и сладковатой лакрицей, чувствует себя Купер. «Буря пошла на убыль,— сообщило равнодушное радио.— Разрушения минимальные. РадиоМакс приветствует жителей Литл-Рока. Передаём инструментальную музыку для тех, кто встаёт слишком рано. Поздравляем вас с началом нового марсианского дня».

В это время, когда капитан Уильямс думал о нём, Джонатан Купер вышел на окраину города и увидел Сирина. Сирин сидел на минарете, распустив перепончатые зелёные крылья, и смотрел на человека оранжевыми глазами, в которых отражалось ядрышко встающего солнца, почти неразличимое в бездне зрачков Сирина.

— Черт! — с досадой вскричал Купер.— Ящерица с крыльями! Вот так всегда, ищешь белоснежного Сирина, а находишь уродливую зелёную ящерицу с перепончатыми крыльями. После этого сразу понимаешь, что ты не рождён для удачи.

И тут Сирин запел.

Легенды не врали относительно его пения, легенды заблуждались относительно облика Сирина. Но, черт нас всех побери, какое нам дело до внешности того, кто чарует нас своим голосом? Не важно, как выглядит тот, кто умеет извлекать из своих голосовых связок завораживающие звуки, способные заставить нас грустить и плакать, смеяться и ощущать полет души, предвидеть прошлое и вспоминать будущее.

Купер сел на белый камень площади, закрыл глаза. Чарующая мелодия кружила на площади, она была похожа на тоненькую балерину, осторожно трогающую носочком пуанта незнакомую сцену, она была похожа на ребёнка, который, оборвав плач, вспомнил, что умеет смеяться, а окрепнув, песня Сирина стала похожа на мускулистого героя, взявшего за глотку ненавистного врага, на вышедшую из берегов реку, на бесконечный космос, смеющийся над бессилием человека.

Сирин пел. Купер слушал его с блаженной улыбкой на устах и не видел, как редкие марсиане торопились прочь из города, затыкали уши, чтобы не слышать чарующего пения.

Купер сел удобнее, прижимаясь спиной к холодному камню здания.