Алексей Чайка - Крепость Луны [СИ]

Вероятно, толстым стенам не удалось сдержать грохот, сопровождавший этот бой, поэтому дверь распахнулась, и в помещение ворвались охранники. Они замерли, не понимая, что произошло, и стояли так, пока не протиснулся надзиратель.

— Что такое… — он испуганно озирался, и жирные щёки его дрожали. — Эраст Владимирович, что с вами?

Рубовский принял помощь охранников, которые подняли его. П.В. с недоумением уставился сначала на меня, потом на Захара, лежащего на полу без движения.

— Это нападение на следователя, — прохрипел Рубовский, который едва держался на ногах. Кровь струилась по его лицу, волосы слепились в кокон.

П.В. некоторое время бестолково разевал рот, пытаясь сложить какую-то фразу.

— Господин Переяславский, — наконец проговорил он, — я обязан перенаправить вас в специальную камеру.

Я был сражён морально, однако нашёл в себе силы, чтобы сказать Рубовскому:

— А ты, Эрастушка, не думай, что мы с тобой рассчитались.

П.В. даже хрюкнул от изумления, услышав мои слова.

— Я и не думаю, — сказал Рубовский, уводимый из помещения, — ты полжизни просидишь в камере ещё и за то, что посмел поднять на меня руку.

— Моя карьера падёт только с твоей карьерой, обещаю…

— Посмотрим, юноша. Но владеете вы магией слабо.

Я задохнулся от последних слов.

«Иногда только враг скажет правду», — говорил отец.

Только теперь мне стало по-настоящему тяжело на сердце, не просто тяжело, а как-то гадко.

А П.В. качал головой:

— Я-то думал, что вы… приличный молодой человек… А вы вот как…

— Вы, в самом деле, думаете, что я, носящий фамилию Переяславских, стал бы нападать на следователя?

Надзиратель похлопал ресницами.

— Но ведь вы…

— Этого молодца, — я взглядом указал на лежавшего Захара, — Рубовский держал, чтобы выбивать правду или заставлять принять его мнения о виновности подозреваемого. И не стройте, пожалуйста, удивлённую физиономию: я сомневаюсь, что вы не знали о его методах.

Надзиратель смутился, покраснел и жестом приказал охранникам освободить меня.

— В спецкамеру. Ах, да, извините, господин Переяславский, но вам я не могу больше верить…

Он достал пузырёк, отвинтил крышечку и поднёс к моему лицу. Я знал, что так будет, и со смирением вдохнул голубоватый дымок. Сознание тут же покинуло меня.

А теперь, с вашего позволения, перенесёмся на сотню вёрст восточнее центрального острога и узнаем о тех событиях, которые происходили почти одновременно с приключениями Николая. Эти события за полями Николаевых воспоминаний, но они являются непосредственной частью всей истории, а потому, положившись на собранные материалы, рассказы потомков и собственное воображение, мы их опишем ниже.

Только вчера скользили колёса, а сегодня земля оказалась схвачена морозцем и припорошена хлопьями снега. Изменения в природе были столь велики, что путники, выйдя из частной горницы, долго озирались.

— К вечеру можем не успеть, господа, — поторопил кучер Лаврентий с козел.

Двое мужчин (один молодой, стройный и щегольского вида, другой с небольшим животом, разменявший пятый десяток, но сохранивший военную выправку) спустились с крыльца и пошли по расчищенной дорожке. Старший пропустил молодого, и скоро генеральская карета неслась за тройкой свежих тёмно-гнедых лошадей.

Путники молчали. Они вчера на славу попарились, а банька, как известно, прекрасное место, чтоб наговориться вдоволь. Теперь, кажется, они знали друг о друге всё, и беседа не завязывалась.

Молодой человек скользил взглядом по белоснежным полям, плавно переходящим в серую пелену зимнего неба. Лицо его выражало полное равнодушие и к сильной тряске, и потоку холодного воздуха вдоль оконного стекла, и к своему путнику. Причин для волнения не было, однако мизинец левой руки едва заметно вздрагивал, выдавая скрытую обеспокоенность каким-то предметом.

Пожилой путник с военной выправкой скоро отодвинулся от окна и стал дремать. По шевелящимся губам, которые пытались сложиться в улыбку, можно было предположить, что думал он о чём-то хорошем. О нём самом можно сказать следующее: он носил генеральское звание и слыл безудержным селадоном, грозой всякой порядочной женщины. И друзья, и просто знакомые звали его так: Сан Саныч.

Справа потянулся лесок. Генерал лениво приоткрыл один глаз и пробасил:

— По дороге поедем.

И действительно, ухабов поубавилось. Кучер тряхнул вожжи, и карета покатила быстрее.

Местность становилась всё более холмистой. Слева обозначился склон, а под ним в овраге торчали кущи сломленного ветром камыша. Это выдавало низменность и близость реки. Справа на дорогу напирал всё более густеющий лес. Голые ветви тысяч деревьев часто переплетались, точно объединяясь в единую силу, способную по велению невидимого владыки сокрушить всё, что есть на земле.

Путников уже захватила дорога, каждый уже погрузился в свои мысли, но карета начала замедлять ход и вскоре совсем остановилась. Сан Саныч открыл дверцу.

— Што такое? — басом спросил он.

Уже спустившийся Лаврентий виновато поклонился.

— Позвольте-с нужду справить.

— Чёрт с тобой, справляй, — громыхнул генерал и повернулся к скучавшему спутнику. — А вас ещё не пришпорило?

— Нет-с.

Сан Саныч поглядел на обочину и крикнул кучеру вслед:

— Быстрей! Следы есть. Видать, разбойники рыщут. Кабы не нарваться.

— Может, показалось? — спросил молодой человек, и в его голосе скользнуло недовольство.

— Нет, Денис Тимофеич, не показалось.

Сан Саныч хлопнул дверцей и потёр большие ладони.

А кучер шагал между деревьями, вглядываясь в каждый ствол. Он проделал приличный путь, сворачивал то в одну сторону, то в другую, глядел под ноги в поисках следов или каких примет. Наконец он довольно крякнул: на коре величественного кедра белела глубокая зарубка.

Лаврентий, не мешкая ни секунды, вытащил из-за пазухи щепку с выведенными на ней рунами и вставил в зарубку. Дерево вздрогнуло, и едва уловимый шепот могучих исполинов пронёсся по лесу, подобно дуновению ветра. Кучер заметно трухнул и побежал в сторону кареты. Впрочем, одно задание Дениса Тимофеевича он уже выполнил.

— Пошевеливайся, — гаркнул Сан Саныч. — Сам же трещал добрые полчаса, что можем не успеть до сумерек.

Лаврентий разинул в улыбке рот с большой недостачей зубов, и то ли просто так, то ли со злым умыслом ответил с ударением на первое слово:

— Мы успеем, ваше высокоблагородие.

— Вот и славно, миазмы тебе в нос, езжай! — велел Сан Саныч.

На губах молодого человека впервые за поездку появилась лукавая улыбочка, которую он поспешил скрыть.