Карен Стрит - Эдгар Аллан По и Перуанское Сокровище [litres]

В неловком молчании мы принялись за чай.

– Недавно я отправил вам второе письмо, – наконец заговорил я, – но в эту минуту оно еще плывет через Атлантику. Даже не знаю, с чего лучше начать описание случившегося за последние несколько недель.

– Эдди, сегодня ты его и не начнешь, – объявила Сисси, поднявшись на ноги, – ведь видно же: месье Дюпену нужно выспаться. Не приготовить ли вам еще чаю, с собой?

– Да, чай пришелся бы весьма кстати. Боюсь, ночной холод никак не желает меня отпускать, – откликнулся Дюпен.

Я тоже поднялся из-за стола.

– Я приготовлю чай, дорогая.

Жена удивленно вскинула брови, но воздержалась от комментариев.

– Что ж, месье Дюпен, тогда доброй вам ночи. Я отправляюсь спать и оставляю вас на попечении мужа. Увидимся утром.

– Еще раз спасибо за гостеприимство. Словами не выразить, как я вам благодарен.

Я последовал за женою в прихожую.

– Дорогой, не засиживайтесь за разговорами допоздна. Ему нужно отдохнуть.

– Я вскоре присоединюсь к тебе, – пообещал я, поцеловав ее.

Вернувшись в гостиную, я обнаружил Дюпена настороженно выпрямившимся в кресле, словно птица на насесте. Невзирая на изнуренный вид, сна у него не было ни в одном глазу. Я отворил дверцу буфета, стоявшего у камина, и снял с полки бутылку.

– Невозможно описать, сколь велико облегчение, вызванное вашим приездом, – сказал я, наклоняя бутылку.

Тонкая струйка янтарной жидкости потекла в пару бокалов, будто только того и ждавших, жадно разинув рты.

– Amicis semper fidelis! – провозгласил я, поднимая бокал. – Вы, как всегда, верны слову, Дюпен, и я перед вами в неоплатном долгу.

– Прошу, не оскорбляйте меня разговорами о каких-либо долгах. Если кто-то угрожает вам или вашей семье, я буду просто счастлив помочь. Всем, чем смогу.

Сделав по солидному глотку, мы с Дюпеном ненадолго умолкли, позволяя огню и виски согреть нас изнутри и снаружи.

Когда выпивка разогрела кровь в жилах друга и прогнала прочь бледность с его лица, я нарушил молчание.

– Я многое должен вам сообщить. Все это грустно и страшно, однако жена, требуя повременить с этим до утра, абсолютно права. Позвольте лишь повторить вопрос, заданный во втором письме: каковы новости о Вальдемаре? Не удалось ли вам узнать чего-либо нового?

Дюпен раздраженно пожал плечами.

– Его имя мелькает то там, то сям, в связи с различными банальными пожертвованиями или учреждением благотворительных фондов с целью прославиться.

– На деньги вашей семьи.

– Разумеется. И каждый год он устраивает в каком-нибудь потаенном месте новый Bal des Victimes [33] «Бал Жертв» ( фр .) – особый тип парижских танцевальных собраний, получивших распространение в 1794 году. Посредством таких балов «золотая молодежь» выражала протест против ужасов революционного террора предыдущего периода французской истории. На такие балы допускались только родственники дворян, казненных в период Революции и Диктатуры. Для середины XIX века – не слишком обычное мероприятие. . И всякий раз, – с горечью добавил Дюпен, – шлет мне приглашение с тем, чтобы посмеяться надо мной.

Судя по выражению лица, в эту минуту Дюпен вспоминал события того, лондонского Bal des Victimes , устроенного в макабрическом музее восковых фигур мадам Тюссо. В тот вечер он едва не изловил человека, что похитил состояние его родителей, оставив их без гроша, но, к немалой ярости моего друга, Вальдемару вновь удалось взять над ним верх.

– В последнем письме вы упоминали, что Вальдемар был замечен в Bibliothèque de l’Arsenal . То был слух, или вы видели его сами?

– Я видел его, это несомненно, и тут же пустился в погоню, но он исчез – словно в воздухе растворился. Более чем странно. Во всем этом должна быть закономерность, и я отыщу ее – а с ней и Вальдемара.

Да, такова была вся суть многолетней погони Дюпена за заклятым врагом. Вальдемар появлялся на горизонте и сразу же исчезал с быстротою едва ли не нечеловеческой.

– Однако мне удалось заполучить одну вещь, которую вы непременно узнаете.

С этими словами Дюпен запустил пальцы под шейный платок, вытянул из-за ворота перстень на золотой цепочке, и, расстегнув цепочку, передал его мне. Украшенный очаровательной эмалевой миниатюрой с изображением купидона, перстень также был золотым – и прекрасно мне знакомым.

– Вы позволите?

Дюпен кивнул в знак согласия. Щелкнув эмалевой крышечкой, скрывавшей под собой потайное отделение, я увидел миниатюрные портреты, лица Дюпеновых деда и бабушки. Оба они были казнены во время Революции, пав жертвами коварства месье Эрнеста Вальдемара.

– Рад видеть, что портреты остались нетронутыми. Как же вам удалось вернуть драгоценность себе?

– Как-то, прогуливаясь по рю д’Энфер, я набрел на одну лавочку, которой легко не заметить. Совсем небольшая, даже без вывески – только витрина, наполненная множеством предметов, знакомых лишь посвященным, из тех вещей, в коих непривычный глаз не увидит ничего особенного. Перстень лежал в самом центре витрины и тут же привлек мой взгляд. Внутреннее помещение оказалось битком набито всевозможными диковинами, и я далеко не сразу отыскал старика, владевшего лавкой. Когда я спросил о перстне, он решил, будто я – тот самый человек, что заключил сделку с его мнимым владельцем, и попросту отдал перстень мне. Разумеется, указывать на его ошибку я не стал.

Я отдал цепочку Дюпену, и тот вновь надел ее на шею. Тем временем мои пальцы нащупали на груди, под рубашкой, медальон с миниатюрным портретом матери.

– Выходит, вас привела к этому перстню сама судьба, – сказал я. – А может быть, духи бабушки с дедом.

Ожидая, что от подобных фантазий Дюпен лишь отмахнется, я улыбнулся, однако он молчал, устремив пристальный взгляд книзу. Опустив взгляд, я увидел Катарину: неслышно проникнув в комнату, кошка уселась напротив Дюпена и взирала на него с той же пристальностью, что и он на нее. Глаза обоих жутковато мерцали одним и тем же зеленым огоньком, хвост Катарины возбужденно метался из стороны в сторону. Вдруг наша пугливая кошка, обыкновенно прятавшаяся от чужих, прыгнула к Дюпену на колени и свернулась клубком, точно там ей и было самое место! Дюпен в ужасе замер, словно опасаясь спугнуть или разозлить смертельно опасного хищника.

– Что вы такое сделали с Катариной? – лишь отчасти в шутку спросил я. – Никогда за ней подобного не замечал. Уж не припрятано ли у вас в кармане кошачьей мяты?

– Кошачьей мяты? Конечно, нет. Это животное не в своем уме.

– Вы, сэр, недостойны симпатий сей великолепной представительницы кошачьего рода. Ума не приложу, что могло побудить ее к такому самоуничижению.

– Мне ее симпатии и ни к чему, – отрезал Дюпен.