Джесс Ротерберг - Королевство [litres]

Мои губы растягиваются в улыбке. Так вот почему Оуэн выбрал лагуну! Может быть, он, наконец-то, готов рассказать мне тайну о Ние. Может быть, он знает, почему она сделала то, что сделала.

И ему нужно для этого безопасное место.

Внезапно на другом конце поляны раздается шорох. Я замираю, чувствуя, как мои датчики переключаются в режим сверхчувствительности. Медленно обвожу глазами лес, пытаясь не шелохнуться и не издать ни единого звука… и вижу: пара диких желтых глаз, пристально разглядывающих меня сквозь деревья.

Лиса.

Наконец наши взгляды встречаются.

Через мгновение, когда лиса бесстрашно выходит из тени, я замечаю, какой больной у нее вид, какая она худая. Слишком худая, понимаю я, замечая ее тощий хвост с черным кончиком. Тусклый мех, выцветший, рыжевато-серый. Ужасно выпирающие кости, словно ее тело тает прямо у меня на глазах. Навострив уши, она принюхивается в моем направлении и пристально смотрит на меня взглядом, который мой процессор определяет как… не голодный… не агрессивный… тоскливый .

«В чем дело?» – обращаюсь я к ней, хотя про себя уже знаю ответ.

Она не принадлежит этому миру.

Она не подходит ему.

Как и Ния не подходила.

«Тебе бы она понравилась, – шепчу я. – У нее было необузданное сердце, как и у тебя».

Я осторожно вытаскиваю из левого кармана браслет с шармами, принадлежавший Ние, который хранится у меня с тех пор, когда я нашла его в кармане плаща Оуэна. Он что-то знал, говорю я себе, глядя на маленькую золотую звезду. Тем вечером, когда она пыталась утопить маленькую девочку, он оказался там неслучайно; Оуэн зачем-то присматривал за Нией.

Он наблюдал за ней.

Но почему? Из-за шаблона?

«Надо узнать это», – решаю я, убирая браслет обратно в тайник. Я заставлю его рассказать мне все. Я намерена спросить его, зачем вообще он мне врал.

Внезапное мелькание зубов и шерсти прерывает мою мысль, и я падаю, распластавшись на земле. В то же мгновение лиса оказывается на мне – вцепившись в меня когтями, оскалив зубы, вздыбив шерсть, пытаясь схватить меня за горло – в ее ввалившихся глазах читается одно: моя смерть.

И все же, даже в самой неожиданной ситуации…

Я выхватываю нож Оуэна и направляю лезвие вверх.

… рефлексы Волшебницы срабатывают быстрее, чем рефлексы лисы.

[00:57:39–01:00:03]

Д-Р ФОСТЕР:Ана, тебе больно? Больно знать, что Оуэн намеренно предал тебя?

АНА:Нет.

Д-Р ФОСТЕР:Это злит тебя?

АНА: Вы меня злите.

Д-Р ФОСТЕР:Хочешь еще раз послушать запись?

АНА:Нет, спасибо.

Д-Р ФОСТЕР:Да ладно, ну еще разок. Будет весело. [Нажимает play.]

Голос Супервизора: …что является причиной думать, что шаблон может распространяться на Волшебниц, и мы просим тебя обратить особое внимание на одну из них.

Голос Оуэна: Как это будет работать? Что конкретно делает Наблюдатель?

Голос Супервизора: Нам нужно, чтобы ты разговаривал с ней. Будучи Наблюдателем, тебе нужно хорошо узнать ее. В идеале, после установления базового доверия мы можем начинать тестировать ее реакцию на острое беспокойство, выводя ее из зоны комфорта, чтобы посмотреть, как она работает в непредсказуемых ситуациях. Разумеется, мы дадим очень подробный сценарий. И будем инструктировать через наушники.

Голос Оуэна: Для меня – большая честь, что вы решили поручить мне это дело.

Голос Супервизора: Для нас – большая честь, что такой умный молодой человек работает в нашей команде. [Пауза.] Вы, разумеется, знаете, о какой Волшебнице мы говорим?

Голос Оуэна: [Смеется.] Да, конечно. Ана. Когда начнется эксперимент?

Голос Супервизора: Мы ожидаем, что она сама найдет тебя, достаточно скоро. [Хихикает.] Помни, она следит за тобой. И у нее по-прежнему есть твой карманный нож.

Июль Американского корсака

Четырнадцать месяцев до суда

Для нас, Волшебниц, время – забавная штука.

Времена года состоят из месяцев. Месяцы – из недель. Недели – из дней, а дни – из минут. Но между этими минутами для нас существуют целые миры. Безграничное пространство между секундами, где я могу летать свободно, как птица, помня все, что когда-либо происходило со мной, начиная с первого мгновения, когда я открыла глаза.

Привет, Ана!

Мы так рады познакомиться с тобой!

Вот так я могу быть одновременно сразу в двух и даже нескольких местах. Разговаривая с посетителями, слушать Шопена. Кружась на сцене, читать французскую поэзию девятнадцатого века. Ополаскивая руки в раковине, воспроизводить и анализировать мою утреннюю встречу с Оуэном.

«Потому что ты – не настоящая. Ничто из этого – не настоящее».

Повторить.

«Потому что ты – не настоящая. Ничто из этого – не настоящее».

Повторить.

«Потому что ты – не настоящая. Ничто из этого – не настоящее».

«Что это?» – спрашивает Ева, вставая передо мной в туалетной комнате Волшебниц.

«Что это что?»

«Это». В зеркале отражаются ее сузившиеся светло-карие глаза. Когда я перевожу глаза вниз, то вижу, что с моей кожи стекает вода, но в раковине она не прозрачная… а красная. Совершенно очевидно, что эта кровь – не моя.

Я снова ловлю ее взгляд в зеркале. «Я встретила лису».

Позже, в тот вечер, когда я крадусь в лагуну и вспоминаю Нию, у меня возникает вопрос, не совершаю ли я ошибку. Может быть, Ева права. Может быть, у сестер не должно быть секретов друг от друга.

Я пристально смотрю на запертую дверь входа для персонала. Ожидая, сомневаясь, надеясь.

Ты там?

«Сейчас или никогда », – говорю я себе, вытаскивая карманный нож Оуэна. Пришло время узнать, что он утаивает. Время узнать, почему он лжет. И если он мне не скажет…

Я обхватываю рукоятку.

Гладкий оникс.

Осторожно вытаскиваю лезвие.

Высокоуглеродистая нержавеющая сталь.

И я вставляю кончик в дверной замок.

«Одолжен, не украден», – шепчу я, поворачивая его против часовой стрелки до тех пор, пока не слышу долгожданный щелчок . Я приоткрываю дверь ровно на столько, сколько мне достаточно, чтобы проскользнуть внутрь, и кладу нож обратно в карман – там он надежно спрятан. Когда я оказываюсь у входа на Стадион Страны Морей – пустого, темного, в котором мало что осталось от былого, до меня вдруг доходит, что впервые в жизни я намеренно ушла туда, куда мне ходить нельзя.

Это не было предсказуемо.

Мои глаза расширяются.

Я непредсказуема.

Вид пустого стадиона вызывает во мне чувство такой же пустоты. Куда ни посмотришь, видны тысячи рядов сидений, веером расходящиеся вверх, и ни одного зрителя на них. Прямо над головой, как вырезанное в небе окно, висит пятидесятифутовый экран – черный, молчаливый, неподвижный. Сцена пуста, водоемы необитаемы, пляж грязный и зарос камышом.