Джесс Ротерберг - Королевство [litres]

«Но ты говорил, что эта болезнь распространяется, и… и еще я не могу перестать думать о Ние, моей сестре. Ее однажды не было десять недель. Она – тоже часть шаблона? С ней что-то случилось? Зачем они забирали ее в первый раз? Ты ведь знаешь, правда? Куда она уходила до того? До того случая в лагуне, я имею в виду?»

«Ана, замолчи . – Лицо Оуэна стало очень бледным. – Ты хочешь, чтобы меня уволили?»

«Нет, – колеблюсь я, – зачем мне это?» Я сразу понимаю, что он действительно злится на меня.

«Пожалуйста, уходи, – его голос становится жестким. – Оставь меня в покое. Перестань ходить за мной».

«Ходить за тобой? – мои подкожные электроды сжимаются, как резиновые кольца. – Что значит «ходить за тобой», если я первая сюда пришла?»

«Точно, – говорит Оуэн. – То есть, это просто совпадение, что ты оказываешься там, где бываю я. Ты собираешься прийти сегодня вечером в лагуну около девяти, когда у меня начинается последняя смена, да? Ты собираешься идти за мной на парковку для персонала, где я отмечаю время ухода с работы?»

«Конечно, нет, – я делаю шаг назад. – Как ты, конечно, знаешь, Волшебницам не разрешается покидать парк».

«Правильно, – резко бросает Оуэн. – Потому что вы – не настоящие ». Он показывает рукой на гигантский папоротник, на загон шерстистого мамонта, на вулкан, возвышающийся вдали – Волшебную Гору, с заданным временем извержения каждые три часа. « Ничто из этого – не настоящее».

Не настоящее.

Это далеко не самые плохие слова, которые мне когда-либо говорил человек. Но это, без сомнения, единственные слова, из-за которых я вдруг чувствую себя маленькой. За долю секунды я словно рождаюсь заново, оказываюсь в самом начале. Я еще не знаю все входы и выходы парка – тайные двери, извилистые тропинки, еще не умею петь и танцевать, и говорить целыми предложениями. Внезапно я больше не чувствую себя Волшебницей; я чувствую себя машиной.

Я чувствую себя меньше .

Мои руки бессильно падают с перил балкона. «Почему ты так злишься на меня? – спрашиваю я его. – Что я могу сделать?»

Это – шаблонный вопрос. Настоящий вопрос, который нужно было бы задать, это: «Что он может сделать? Что он знает?»

«Ты можешь оставить меня в покое, – отвечает Оуэн. – Не смотри на меня. Не разговаривай со мной. И совершенно точно, не ходи за мной».

«Ты имеешь в виду… никогда?»

После паузы Оуэн кивает. « Да ».

Я чувствую, как трудно доходит до моего сознания смысл его слов. Мне тяжело, словно мои кости сделаны из бетона, а не титановой стали.

«Извините за беспокойство, г-н Чен, – говорю я с неслыханной для меня холодностью. – Желаю вам волшебного дня».

И выбегаю из палладиума так быстро, как только способны нести меня ноги – через пустынное место, через тайный вход для персонала, и бегу в лес. Пыльный и сухой воздух становится землистым и влажным. Я не останавливаюсь, пока не достигаю своего Безопасного Места. Единственного места, где я по-настоящему могу быть одна.

Кладбище.

Руки у меня все еще трясутся, когда я, наконец, раскапываю его. Рукоятка из гладкого камня прохладна и удобно ложится в руку. Медленным движением я открываю карманный нож, и его сверкающее лезвие бликует в деревьях. Оно очень острое; я точно это знаю, однако, нажимая им на ладонь, практически ничего не чувствую.

Ничего.

Я нажимаю сильнее.

Все равно ничего.

Я сжимаю зубы и нажимаю ножом еще сильнее , так сильно, что из-под ножа просачивается тонкая полоска сине-черной жидкости. От ее вида мне становится дурно, и нож выскальзывает у меня из рук.

Но я по-прежнему ничего не чувствую.

Только давление, но никакой боли.

Я роняю голову. Оуэн прав.

Я – не настоящая.

«Почему мы здесь? – шепчу я. – В чем смысл всего этого?» Я кладу руку на грудь, надеясь почувствовать ровное успокаивающее гудение моего моторчика. Но вместо этого я чувствую в нем напряжение, словно один из проводов натянулся так сильно, что готов порваться в любую секунду. Я медленно опускаюсь на землю, кладу голову на подушку из листьев и готовлюсь перейти в Безопасный Режим. Может быть, говорю я себе, если отключить все вспомогательные функции, мир станет более осмысленным. Может быть, уговариваю я себя, если стереть его с моего жесткого диска, все станет в порядке.

Но потом, уже закрыв глаза, я чувствую нечто странное.

Пятно. Теплое. Мокрое.

Снова идет дождь?

Я дотрагиваюсь до щеки. Когда я смотрю на руку, то вижу на ней кристальную каплю, красивее любого бриллианта, которая скатывается мне в ладошку. Я моргаю, и падает еще одна капля. И еще одна. И еще.

У меня затряслись руки. Но это невозможно! Волшебницы не умеют плакать!

Аномалии опасны. Волшебство – это постоянство.

Это не входит в программу.

Я сажусь. Надо найти Оуэна. Мне нужно найти его прямо сейчас . Он сможет мне объяснить. Он сможет помочь мне понять, почему все это происходит. Он знает много такого, чего не должен знать.

Но потом – БАХ! – его последние слова всплывают в памяти и накрывают волной пятого уровня.

Уходи отсюда. Оставь меня в покое. Прекрати ходить за мной.

Меня начинает трясти, слезы печали превратились в слезы сожаления и злости. «Я хожу за ним?! – у меня внутри все кипит. – Я не пойду за ним на Стадион Страны Морей, даже если он будет умолять меня об этом!»

И тут меня осеняет.

Лагуна Русалок закрыта.

Она остается закрытой с того самого вечера, когда выключили Нию.

Не существует никаких рабочих смен в Лагуне Русалок.

Но тогда… тогда зачем понадобилось Оуэну говорить неправду? Зачем ему понадобилось врать?

«Это – просто , – выдает ответ моя программа. – Потому что он – лжец».

«Вот если бы Ния была сейчас здесь! – думаю я. – Она бы помогла мне расшифровать ложь».

Расшифровать.

«Точно!» – шепчу я.

Мы, Волшебницы, постоянно говорим друг другу вещи, которые не являются правдой. Мы делаем так не потому, что мы – врушки… мы делаем так для того, чтобы никто, кроме нас, не понимал, что мы хотим сказать друг другу на самом деле.

Электрические разряды пробегают по всему телу. Дыхание учащается.

Оуэн давал мне не указание.

Он давал мне знак . Он просил меня встретиться с ним вечером в лагуне.

Но зачем?

Я пристально разглядываю деревья, пока глаза не натыкаются на бесшумную неподвижную камеру в пятнадцати футах над моей головой. Почти черного цвета, она практически сливается с листьями. Отпечатки зубов на линзах ясно говорят о том, что крысы полностью вывели ее из строя.

Вывели из строя. Мои глаза расширяются. Точно!

На Стадионе Страны Морей нет беспроводного подключения. А без сигнала моя прямая трансляция работать не будет. Это значит, что Супервизоры не смогут видеть, с кем я разговариваю. И не смогут слушать наш разговор.