Елена Ершова - Ихтис

Так могло звучать землетрясение. Или взрыв водородной бомбы. Или раскат грома прямо над головой.

Это произнесли Слово.

Звук цыганской иглой прошил насквозь. Внутри что-то натянулось, лопнуло, и кровь потекла между прижатыми к голове пальцами. Под ногами зашевелилась земля, и зашевелился мертвый Андрей.

– Чер-вы… – вышел из продавленной груди утробный голос и зачастил, повторяя: – Червы-червы-червы-ы…

Костяные пальцы заскребли по земле, подцепили дерн, мелкие комья, извивающихся красных червей и потянули к распахнутому рту. Павел закричал, но не услышал собственного крика, на подбородок густым черным потоком выплеснулась кровь, но вместо металлического привкуса почувствовал что-то тошнотворное, густое. Голову повело, желчь подступила к горлу.

Сделав над собой усилие, Павел дернулся и упал в раскисшую грязь.

Он лежал под кустами крыжовника, сердце колотилось, как оголтелое, рот и ноздри забивала земля. Павел замычал, перевернулся на бок, и его вытошнило вчерашним ужином, землей и кусками чего-то живого, розового, извивающегося в желудочном соке.

Дождевые черви.

Павла затрясло от омерзения. Подскочив на ноги и почти не почувствовав боли в больной лодыжке, он сунул два пальца в рот, и его вырвало снова: руки оказались перепачканы грязью, под ногтями забилась земля. Стянув с головы майку, он принялся вытирать лицо, ладони, живот. Отступив, едва не поскользнулся на глине, но ухватился за открытую раму окна. В ту же минуту в глубине его спальни зазвонил телефон – надрывно, настойчиво, повторяя одну и ту же незатейливую мелодию. И Павел – даже без слухового аппарата – слышал.

«Мне это только кажется, – подумалось ему. – Все это сон…»

Провел ладонью по раме, чувствуя, как в кожу вонзаются острые щепки и отживающие струпья засохшей краски. Телефон звенел. Звенел цепью бабкин пес, хрипя и косясь на человека недружелюбным взглядом. В ветвях шумел проснувшийся ветер, розовела полоска зари.

Павел не спал. И, осознав это, до хруста сжал зубы.

Грузно перевалившись через подоконник, прошлепал через комнату, подволакивая ногу и оставляя грязные следы. Телефон пропиликал последние ноты и умолк, помаргивая экраном. Павел скользнул по нему одурманенным взглядом: внутренности дрожали, кожу на подбородке стягивала грязь. Он поскреб ее ногтем и снова почувствовал дурноту.

«Меня вырвало землей и червями. Господи Боже! Червями!»

Крик набух в груди, но так и не вышел из оцепеневшего горла. Зажимая ладонью рот, стараясь не вдыхать запах земли и не думать о червях, Павел прохромал на кухню. Там, открутив вентиль, сунул голову под тонкую струю. Виски и лоб обложило льдом, Павел тряхнул волосами, как собака, разбрызгивая холодную воду, наощупь дотянулся до мыла и принялся тщательно намыливать ладони, лицо, шею. Вода шумела, в голове гудела кровь, словно Павел, как в детстве, прижал к ушам найденную на берегу раковину и слышал громкий шепот прибоя. Размеренный и успокаивающий звук.

Набрав полный рот воды, Павел часть сплюнул, а часть проглотил, и сразу почувствовал себя лучше. Реальный мир снова обрел четкость, безумие отступило, и звуки становились все тише, тише. Последнее, что еще слышал Павел – шорох полотенца, сорванного с вешалки. Потом голову обложило привычное безмолвие.

Вытерев лицо, он медленно выдохнул и несколько секунд тупо смотрел на комковатые следы, тянущиеся по коридору. Цепочка, одним концом уцепившаяся за реальность, другим протянувшаяся к безумию. Павел наклонился, достал из-под мойки половую тряпку, намочил и сначала тщательно вытер собственные ступни, потом принялся елозить по полу, уничтожая улики. В его логичном и насквозь рациональном мире не было места библейским чудесам и воскресающим покойникам.

Павел в сердцах махнул тряпкой, и кто-то взлохмаченный и черный махнул в ответ из темноты. Сердце скакнуло к горлу, Павел поднял лицо и встретился с гипсово-белым лицом мертвого брата.

– Сгинь! – беззвучно выдохнул он, и мертвец тоже шевельнул губами. Сморщил нос – и Андрей поморщился. Павел хрипло выдохнул и вытер разгоряченный лоб – зеркальный двойник повторил.

Собственного отражения испугался!

Домыв пол, запихал тряпку обратно под раковину, прошел в спальню и сначала накрепко запер дверь, затем закрыл окно. Пальцы подрагивали, и это не нравилось Павлу. Реальность походила на стеклянный домик: тронь неосторожно, и разлетится на осколки.

На смятой постели продолжал подмигивать телефон. Павел пощелкал кнопками, некоторое время пялился на неопознанный номер, потом нацепил Пулю и перезвонил.

Трубку сняли сразу.

– Привет, Верницкий! – произнес простуженный голос. Сначала невнятно, но Павел подкрутил настройки и вслушался в потрескивание на линии.

– Это кто?

– Конь в пальто, – ответили из динамика. – Ты мой сюжет украл, скотина.

Павел плюхнулся на кровать и подколол в ответ:

– А ты материал из библиотеке стащила, Ириш. Вот и поквитались.

– Софья, – поправили в трубке. – Я имя официально поменяла.

– Давно ли?

– После дождичка в четверг. Не твоя печаль, Верницкий. Ты какого лешего в Доброгостово подался?

– А должен был у тебя разрешения спрашивать?

– Я первая материал накопала!

– А я накопанное раскручиваю.

– Отомстил, значит, – хрипловато хохотнула Софья. – Задела тебя? Славу увела?

– Ты зачем звонишь? – перебил Павел. – Если просто поболтать, то прости, мне некогда, прямо сейчас мне нужно…

«…поесть червей», – скакнула в голову оголтелая мысль.

Желудок свело спазмом, на висках выступил пот. Павел захрипел, выравнивая дыхание, прикрылся рукой. Зараза! Так и спятить недолго!

– Никак звонка своей подельницы ждешь? Как ее там? Нина, что ли, – продолжила Софья, и Павел услышал тяжелый вдох, как если бы собеседница затягивалась сигаретой. Ему сразу же захотелось курить, но вместо привкуса табака почувствовал привкус земли и, холодея от омерзения, вытерся ладонью.

– Так вот, – ничего не замечая, беспечно чирикала трубка, – можешь не ждать, ничего твоя курица не накопала. Не из чего копать, об этом я позаботилась.

Павел вцепился в телефон до хруста в суставах, но постарался придать голосу бесстрастность:

– В курсе уже, Ирина Петровна не обрадовалась пропаже. А тебе зачем?

– Так я помочь хочу, Верницкий. Я же отходчивая и любопытная, страсть!

– Любопытство сгубило кошку. Знаешь такую пословицу?

– Фольклором не интересуюсь, – тут голос обрел вкрадчивые оттенки, – а вот твои интересы легко вычислить. Лешачья плешь, Окаянная церковь и другие проклятые места…

– Откуда знаешь? – пульс зачастил, подхлестываемый адреналином.

– Хвосты надо ловчее подчищать, – промурлыкала Софья. – Знаю, что ты прошлым деревни интересуешься, про колдунов узнавал, про старообрядческое кладбище, про колонию и ссыльнопоселенцев.