Елена Ершова - Ихтис

– Вообще, в оригинале стоит древнегреческое Логос, – ответил отец Спиридон, – его можно перевести как разум, мысль. Недаром апостол Павел говорил: «Мы проповедуем Божию силу и Божию премудрость». Так можно трактовать это высказывание. Но есть и другая версия. Слово подразумевает звук, – Павел напрягся, разминая в пальцах сигарету и почти не ощущая, как она обжигает пальцы. – Все живое издает вибрации, а звук – универсальный язык общения, один на всех. Космогонические мифы всех культур мира описывают один и тот же сценарий сотворения. Вначале был хаос, а потом по пространству прокатилась энергия.

– По аналогии с Большим взрывом, – понимающе кивнул Павел и, отбросив окурок, вдавил его подошвой в землю.

– Верно, – ответил Спиридон и в подтверждение своих слов хлопнул ладонью по черенку мотыги. – Под действием вибрации или звука все, что находилось в хаосе, структурировались, и образовало материальную вселенную, в которой мы существуем.

– «Однажды все вокруг огласил звук, никогда ранее не слыханный – звук «Ом-м», и ранее пустой мир захлестнуло энергией», – на память пересказал Павел. – Так сказано в индуистских ведах.

– Звук – и он же вибрация, энергия, Бог, – подхватил священник, – присутствует повсюду, он вокруг нас. Поэтому мы говорим, что Бог вездесущ. «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».

– Я слышал его, – сказал Павел и комариный писк, прозвенев на тягучей невыносимой ноте, умолк, будто струна оборвалась.

Наступило молчание, густое, как кисель. Трещала сорока, вскочив на ветку березы. Новенькие листочки слегка шелестели от ветра, где-то брехала собака, где-то кричала ребятня. И, несмотря на прикрученный до минимума регулятор, Павел слышал.

– От Захария? – спросил отец Спиридон.

– Да. Когда утонувшего мальчика спасли.

Они снова помолчали. Павел пощипывал ухо, то и дело задевая звуковод. Слуховой аппарат, сросшийся с его телом много лет назад, теперь казалась каким-то чуждым придатком, который хотелось оторвать от кожи, как впившегося клеща, и давить, давить, пока из Пули не полезет живое, червивое и красное.

– Я начал слышать, – сказал Павел, пряча от священника глаза. – С каждым днем все лучше. Вот только… – он сделал паузу, чтобы набрать воздуха в легкие. – Вот только, кажется, у этого чуда есть побочный эффект.

– Эффект какого рода?

– Я стал видеть галлюцинации, – подбирая слова, начал рассказывать Павел. – Вроде давно погибшего брата… А еще делать несвойственные себе вещи. Пишу будто не своей рукой, начал курить. А сегодня утром, – Павел сморщился, – проснулся с полным ртом земли…

Священник приподнял густые брови, но не улыбнулся и никак не выразил недоверие.

– Курил брат твой? – совершенно серьезно спросил он.

– Покуривал по молодости, – удивленно отозвался Павел.

– А умер в огне?

– Как догадались? – в глазах мелькнул и пропал испуг, священник вздохнул, помассировал лоб ладонью.

– По плодам узнаете их, – процитировал он. – Не говорил ли ты другим голосом, раб Божий Павел?

– Нет, – качнул тот головой. – Ничего…

И вдруг вспомнил Акулину в первый день своего прибытия в Доброгостово, и услышал ее скрипучий, будто идущий не из горла, а из нутра голос: «Правая половина живет, левая гниет. Правая половина горит, а в левой черт сидит!»

– Чувствовал запах серы?

– Только гари, – сказал Павел и облизал губы. – Это что-то значит?

– Да, – ответил священник. – Одержимость.

Павел недоверчиво улыбнулся. Так мог бы улыбаться раковый больной, впервые услышав о страшном диагнозе: самого страха еще не было, а было только непонимание.

«Вы уверены, доктор? – сказал бы он. – Перепроверьте анализы еще раз, это наверняка какая-то ошибка. Этого не может произойти со мной!»

– Как можно проверить? – спросил и Павел. – Одержимость часто путают с помешательством. Как узнать наверняка?

– Наверняка… – повторил Спиридон. – Как можно узнать наверняка, есть ли Бог? Приходи сегодня на службу. Хоть и неверующий, а если сомнение есть, то или подтвердишь, или опровергнешь. Одержимость часто выявляется, когда человек подходит к благодатным святым мощам или к чудотворным иконам, когда кропят святой водой или звучит на Божественной литургии Херувимская песнь.

На том и порешили.

Только когда Павел прошел по улице вниз до Троицкой церкви и остановился, щурясь на пылающий золотой крест и нащупывая в кармане куртки сигаретную пачку, накатил страх.

Его затрясло в ознобе, зацокали зубы, прозрачный воздух, пропитанный солнцем, посерел и пахнул тленом.

«В тебе червь сидит! Вижу! В тебе!» – вспомнился безумный крик психа с лопатой, с появления которого и началась история с Краснопоясниками. Может, он сам был из таких? И почему указал на него, Павла? А ведь еще была странная запись, показанная в передаче «Тайный мир». Павел очень хорошо помнил, как выгибалось тело бесноватой, касаясь пола только затылком и пятками, а ее губы шевелились, выдыхая страшное «черво-о…»

Телефон выскальзывал из взмокшей ладони, пальцы едва попадали по кнопкам, набирая номер. Павел почему-то думал, что после бессонной ночи трубку никто не возьмет, но Софья ответила после второго же гудка.

– Сокучился, Верницкий? – ее хрипловатый голос точно бросил Павлу спасительную веревку, и он ухватился за нее, пытаясь удержаться на плаву и не утонуть с головой в водовороте безумия.

– Скажи, – быстро проговорил он, – та пленка… помнишь? С обрядом экзорцизма… якобы переданная съемочной группе…

– Почему якобы? Действительно сняли на простенькую видеокамеру и передали по моей личной просьбе.

– Так обряд настоящий?

– Самый что ни на есть, – подтвердила Софья. – Что тебя беспокоит, Верницкий?

Павел прикрыл глаза. Страх обжигал ледяными прикосновениями, в ушах шумело, и когда он ответил, голос звучал глухо, будто из-под воды:

– Помнишь, как звали ту девушку?

– Это конфиденциальная информация.

– И все же?

– Мм… может, снова баш на баш? Я тебе имя девушки, а ты…

– У меня нет времени торговаться! – закричал Павел. Пузырь терпения, долго надувавшийся в груди, наконец, лопнул, обдав его колкими брызгами и вонью болота. – Меня подозревают в убийстве! Едва не сожгли заживо, а скоро сведут с ума! – он со свистом втянул воздух носом и зло глянул на проходящую мимо бабку. Бабка перекрестилась и заковыляла быстрее. Павел сложил ладонь лодочкой над динамиком и заговорил тише: – Мы ведь заключили сделку, так? Скажи мне имя! Уж не Акулина Черных?

– Нет, не Акулина, – к его разочарованию ответила Софья. – Это Меркушева Ольга, дочь одного новоплисского чиновника. Правда, сильно сомневаюсь, что она действительно одержимая. У девчонки на почве наркоты поехала крыша, но отчаявшийся родитель во что только не поверит, верно?