Екатерина Звонцова - Рыцарь умер дважды

– Эмма. Я не мог этого предвидеть. Я не знал, что вы так поступите. Я… я не виноват!

Действительно ― ни в чем. Не завлекал Джейн в свой мир, она нашла путь сама. Не убивал ее, она сама подружилась с той, кто отнял ее жизнь. И не обещал мне воскрешения, не обещал ничего, кроме одного: я скоро буду жить спокойно, все сотрется, сгладится… Обещание уже неисполнимо. Но это тоже не его вина.

– Куда ты?! Подожди!

Светоч кричит это не мне, в изнеможении опустившей руки. Я оборачиваюсь, я успеваю заметить, как Мэчитехьо и моя бедная сестра исчезают за сияющим знаком, как воздух содрогается, будто от боли, с каждой секундой возвращающейся к Джейн.

В тишине остаются только стоны раненых далеко внизу.

И горестный вой в моем почти остановившемся сердце.

Я обещал, что буду с тобой, Джейн, ― и я с тобой. Я обещал счастье нашим мирам ― и готов был на все ради этого. Я обещал беречь тебя и не оставлять, обещал принять как детей весь дикий народ и стать отцом для твоих, наших детей. Я помню: ты сказала, что я даю слишком много обещаний, и они слишком большие для таких маленьких существ, как мы. Я ответил: нет смысла в иных, небо любит лишь храбрых и дерзких. Но для слишком храбрых, слишком дерзких оно готовит особенные муки. Одиночество. Предательства. Смерти от рук друзей. Слезы, которые не льются ― въедаются, впиваются, вмерзают в глаза. И иллюзии, самые сладостные, ядовитые, хрупкие. Иллюзии, что оно ― небо ― за нас.

…Я мучил тебя в каменном плену, силясь обрести снова. Я искал помощи ― и мне ее дали. Я снова целовал тебя, снова обнимал, снова давал те же обещания и каждый миг молил, молил беззвучно: «Не исчезай. Не исчезай. Не исчезай». Едва я поверил, едва стихла молитва, едва затих твой окровавленный город, ― иллюзия развеялась. Ты исчезла. Упала, и, подхватив, я на самом деле дал тебе упасть, рухнул и сам.

У нас нет отныне дома, Джейн, и нет богов, нет ничего. Саркофаг расколот, но даже уцелей он, я не смел бы больше терзать тебя, не выдержал бы и сам ― видеть, как раз за разом ты умираешь, как гаснут твои глаза, как цепляются за меня и тут же падают руки. Жизнь не может быть бесконечной, Джейн, и прямо сейчас я бросаю в Соленое озеро нож, крадущий время.

Жизнь не может быть бесконечной. И не может быть бесконечной смерть.

…Узнаешь эти места, Джейн, моя Джейн? Видишь, что там, за пустошами, поросшими мерцающими, теплыми тлеющими цветами? Видишь, воздух колеблется, как гладь воды на ветру? Видишь? Небо. Только наше небо. Не смотри вокруг, Джейн. Закрой глаза.

Закрой глаза в последний раз и дай мне тебя обнять.

Великий шептал: «Мы догоним его, догоним». Он мчался по зеленому небу, под самыми облаками, порой разрывая их в клочья. Мы миновали лес, полный тревожных огоньков: повстанцы вышли из убежищ, пытались понять, что случилось, в каком из миров. Мы пролетели над Черным Фортом, где горели окна и костры, и индейцы метались с таким же испугом. Мы снова оказались над бесконечными древними деревьями, снова помчались: над пустошами, убогими деревушками, низкой горной цепью. Потом мы летели над черной гладью озер, потом увидели сияющие поля. Тлеющие цветы распускаются ночью. Они видят все.

…И мы нашли там его . На самом краю мира.

Это действительно так, как описал Вайю: бесконечные звездные пространства, не зеленые, а синие. Они начинаются там, где обрывается последний клок каменистой, крошащейся земли. От них отделяет только тоненькая, дрожащая как в душном мареве полоса воздуха. Только редкие бутоны все тех же цветов, свешивающих любопытные яркие головки в темную искрящуюся бездну. И только один шаг. По ту сторону нет живых, никогда не было и не будет.

Мэчитехьо с Джейн на руках стоит спиной к небесной пустоте, он увидел нас. Мы подступаем к нему, но невольно я тут же отшатываюсь, вскрикиваю: теперь моя сестра окончательно мертва. Все время, что она провела в могиле, все наши и минувшие здесь дни ― на ее желтом лице, в ее тусклых волосах. Запах гниения настигает меня, и, защищаясь от него, едва не падая, я прижимаюсь к светочу, онемевшему и окаменевшему.

– Нет! ― наконец врывается в тишину, и Эйриш протягивает руку. ― Ты… должен просто отпустить ее. Ты…

– Должен, ― отзывается вождь.

Я смотрю в его глаза ― тлеющие угли, которые увидела впервые в Лощине, там, где не знала ничего. Они погасли. Рука Эйриша жалко дрожит, через мгновение он шагает навстречу.

– Между нами будет мир. Все будет так, как она хотела, как вы хотели…

– Будет, ― снова размыкаются сухие губы.

– Мы похороним ее, как она достойна. ― Еще шаг. ― Как спасительницу. Рыцаря. Как твою супругу. Как…

– Вместе.

И он просто делает шаг назад. За край.

Я успеваю сжать ладонь светоча, остановить его, оттянуть прочь. Мы замираем, а белое кружево ползет по темному одеянию и доспеху, по волосам цвета воронова крыла и цвеТамолодой коры, по птичьему черепу и сияющему мечу в ножнах. Небесного холода все больше. Он впивается в них с жадностью животного и душит облако пара, вырвавшееся у вождя изо рта. Мэчитехьо в последний раз глядит на нас. Чуть заметно кивает, а потом и его, и Джейн, окутывает свет. Я клянусь: Джейн, снова нетленная, открывает глаза и улыбается мне. Эта , улыбка ― тоже последняя. Промерзает, исчезает вместе с дрогнувшим на губах словом.

«Люблю».

Лишь тогда, осознав, что даже слезы покинули меня, что ни одна не заберет с собой эту боль, этот лед, эту необратимую скорбь, я начинаю кричать. Лишь тогда сама рвусь вперед, сквозь завесу в смерть. И уже Эйриш удерживает меня, пытается оттащить, позволяет бить себя в грудь и ловит, мягко сжимая руки.

– Они ушли… не держи их. Не будь как я.

Но я не могу больше сражаться с собой. Я смолкаю, только сорвав горло.

За краем нет больше двух застывших трупов. Звездные дали пусты и немы, только какая-то сияющая точка приближается, почти слепя глаза. Я отворачиваюсь, потом, ― просто чтобы не упасть на землю, чтобы не начать терзать и вырывать цветы, как однажды на крыльце своего дома, ― снова вглядываюсь.

То, что мчится к нам, различимо все лучше. Это не просто точка, и первыми ее суть выдают пугливо пригнувшиеся тлеющие бутоны у наших ног. Из космоса летит вихрь крошечных звезд-светлячков. Они всех цветов, они бьются друг о друга и глухо, мелодично звенят. Они… словно поют. Поют на языке, которого я не понимаю, но который, кажется, понимает Эйриш: внезапно выпустив меня, замерев, он улыбается и ловит одну звездочку, крепко сжимает в кулаке.

– Да. Я знаю. Спасибо… спасибо тебе за все. Прощай.

Все светлячки разом гаснут. Только пойманный, вылетев из раскрытой ладони, превращается в слабый ветерок, и, приветствуя его, уже все светящееся поле стелется по земле.