Екатерина Звонцова - Рыцарь умер дважды

Скоро начинается буря. И эта буря ― в двух мирах.

У молодого экилана красивое лицо. Я помню его ― с ночи, когда в темнице он тихо, сочувственно, не так, как прочие, спросил мое имя. Он мало изменился. И уже тогда, едва он взялся смуглыми пальцами за решетки и вгляделся в меня, я почему-то подумала: «Он добрый». Сердце в страхе шепнуло: «Добрых экиланов не бывает». И я не отозвалась.

Он ждет своего вождя ― уверена, ждет. Не потому ли придвинул старый стул к окну, не потому ли весь обратился к небу и не замечал даже, как ветер терзает волосы? Он любит его… это я тоже поняла в тот раз. За что любить Злое Сердце, за что, если и Жанна, и этот юноша, и светоч… Не за то ли, что я изведала на себе, когда его рука легла на лоб и забрала страдание? Не узнаю. Уже не узнаю.

Я поднимаюсь, приближаюсь и понимаю: молодой экилан спит, низко опустив голову. Он, видимо, не спал несколько дней, как и тот, кто унес всех прочь. Волосы падают на лоб. Я отвожу их, всматриваюсь. Вспоминаю: когда я очнулась, была на постели и накрыта плащом. Кажется, это его плащ, и, кажется, вождь оставил меня на твердом как камень полу. За что жалость и забота от этого юноши? За что?..

Он стонет, судорога пробегает по лицу. Я наклоняюсь и тут же отступаю в испуге: цветные перья у юноши в волосах рассыпаются, одно за другим. Черный прах оседает на плечах, падает на пол. Губы болезненно кривятся, но сон еще крепок. И к лучшему. К лучшему…

Черный прах, мертвое волшебство. Вождь не вернется в башни, вождя больше нет; пусть не ведая многого о чарах, я знаю это. Не вернется он, значит, скорее всего…

…Жанна. Милая Жанна…

Я должна позвать юношу, разбудить. Должна сказать, что случилась беда, что он отныне один, и я тоже одна, и никому, никому больше не нужен наш мир. Должна, ведь меня хотели судить, и я заслужила суд. И если прочие судьи мертвы, пусть он, он , добрый незнакомец с ласковым голосом, станет тем, под чьим приговором оборвется моя жизнь.

Но я отступаю к двери, которая больше не заперта. Я бегу через множество пустых комнат, по коридорам и лестницам. Вождь не выставил стражи, ― наверное, все время ждал ее . Ту, которую я убила, ту, без которой он не смог жить. Если бы смерть Злого Сердца была подвигом, это был бы мой подвиг. Но это лишь очередное предательство.

Прости меня, Жанна. Моя Джейн.

Ты слышишь?..

Он ушел так, как и хотел, с ней . Я бы не остановил его никакими силами. Он выбрал это давно, еще прежде чем Эмма пролила кровь на Саркофаг, и, стоя лицом к лицу у края мира, я видел решение в его глазах. Я ― или цепляющийся за него глупый мальчишка внутри меня ― пытался дозваться, вразумить. Тщетно; такое всегда тщетно, когда по-настоящему любишь. В настоящей любви смерть одного ― всегда смерть двоих. И мой самый старый друг был уже мертв, говоря со мной в последний раз.

Вождь ушел, но Разумные Звезды позволили ему прощальное колдовство. Ночной ветер подхватил нас с Эммой и помчал, закрутил так, что глаза мы открыли над Оровиллом, а точнее, рухнув в пыль. Светящийся знак в небе померк. Путь в Зеленый мир был отрезан, ведь тот, кто открыл его со мной, умер, а перед смертью даже не забыл то, что понял обо мне в башне Черного Форта. Он за что-то смилостивился, а может, просто вспомнил собственные легенды. Он не запер меня там, где я обречен был править, а вернул домой . Жаль, теперь, когда я окончательно отрекся от Агир-Шуакк, от силы светоча остались жалкие крохи. Но часть ее даже уцелела! Вряд ли я смогу перемещаться с улицы на улицу, хотя бы с этажа на этаж корабля. А вот исчезать из коробок, наверное, сумею. Или придется заделаться иллюзионистом ? Какой позор.

Так или иначе… сейчас я с Мильтоном перевязываю чьи-то раны. Я подбадриваю какого-то бедолагу, которому откусили палец, шутками о том, что четыре ― все-таки не один и что, слава Богу, все позади, и, может, даже палец отрастет. Мне говорят привычным нудным голосом, что я бестолковый циник, которому не быть врачом. Но я отвечаю, что я всего лишь волшебник.

Спасибо тебе за все, вождь. Спасибо и… будьте счастливы.

Он всюду ― странный пронзающий ветер. Легкий и горький одновременно, он скитается по улицам с ночи, витает и сейчас, когда близится рассвет. Звенит колокольчиками над дверями лавок. Играет листвой. Свистит в пустотах бочек и бутылок, забытых на террасах, и, как еж, шуршит мусором. Я не назову этот ветер по имени… но я узнал наславшую его руку. В племени говорили, шамана Злое Сердце боится ненастье. Но, видимо, они скорее были дружны.

Ветер касается мертвых звериных тел, и те исчезают без следа. Касается человеческой памяти, и что-то в ней меняется, заставляет скорее убрать оружие, привести одежду в порядок и поспешить на молебны. Они сегодня во всех церквях. Они благодарственные. И те, кто проводит их, обещают упомянуть меня.

Люди верят: в город приходили чудовища, то было проклятье Озер, уже убившее однажды славных соседей-индейцев. Люди верят: именно такое создание настигло бедную Джейн Бернфилд и доброго старого Джо Беггинса. Люди верят: почему бы порождения дьявола ни явились, ныне их нет. Я силой оружия и преподобный Ларсен силой Слова дали им бой, и каждый мужчина города, многие мальчишки да и некоторые женщины участвовали в том бою. Оровилл, некогда славившийся золотом, теперь может с честью заявить, что славен еще храбрыми, добрыми сердцами. Да, добрыми, ведь несколько человек, которых я встречал на улице по дороге в церковь, уже сказали: «Выпусти бедного Андерсена поскорее». И я выпущу, как только кончится служба.

…Нэйт хромает, опирается на какую-то длинную доску, подобранную возле участка. Но, произнеся последние слова, он идет по рядам и благословляет всех до единого. К нему тянутся, ему что-то говорят в ответ. Его усталое лицо с бледно-голубыми глазами непроницаемо, как и подобает лицу строгого пастыря, но напротив меня он все же ухмыляется.

– Что, дикарь? Не будешь отрицать, что они все-таки любят тебя? Как умеют… но любят. Таких шерифов просто глупо не беречь. Перед тобой извинился сам мэр.

Я усмехаюсь в ответ и только киваю. Нэйт цепко оглядывает меня, склоняется, прежде чем продолжить свой «обход», и негромко советует:

– Вытри лицо. Смотреть жутко. В чем ты опять вымазался?

– И это ты меня спрашиваешь?

Он хмыкает, качая головой. Солнце из круглого окна бросает на него рассветный луч. Служба сегодня ранняя, но, кажется, пришли все горожане, приехали и жители предместий, как-то узнавшие о страшных событиях ночи.

Да. В церкви все. Кроме одной прихожанки.