Екатерина Звонцова - Рыцарь умер дважды

Маме и папе стало чуть легче теперь, когда они думают, что тебя убили чудовища из “проклятых озер”. Не нужно искать виноватого, в городе не шепчутся, не мучают Сэма. Кстати, он тоже уехал, Джейн, и его родители. Мы неважно попрощались, как-то скомкано, но Сэм обещал писать письма. Думаю, когда построят к Оровиллу железнодорожную ветку, получится даже доставлять их побыстрее, хотя я уже не уверена, что мне это важно. Во-первых, я как-то охладела к Сэму, зато мне неплохо в компании Сэдрика (он, оказывается, тоже любит По!). А во-вторых…

Джейн, мама говорит то же, что ты сказала сегодня во сне (может, поэтому мне так приснилось?). Она говорит: “Яблочко, тебе надо жить дальше”. Это и раньше было ― про “за двоих”, про “не замыкаться”, но сейчас по-другому. Она прямо повторяет: “Тебе бы в большой город”, а отец добавляет: “Большому кораблю ― большое плавание”; он подхватил эту поговорку у капитана Бранденберга, когда познакомился с ним.

Страшно и сложно, Джейн, и потому, что они останутся одни, и потому, что я ― никакой не большой корабль, а маленькая лодочка, вроде вот этих, бумажных, которые сразу тонут. Я не знаю, что могла бы делать там, где не будет тебя, где тебе вовсе нельзя написать. И ведь смешно: было бы то же самое, выйди ты за Сэма, уедь в Нью-Йорк. Дело не в тебе, я только теперь понимаю. Я, несмотря на все случившееся, просто трусливая, Джейн, очень трусливая и одновременно очень-очень хочу на свободу. В общем-то, я не знаю, что у меня получится, что ждет. Но ты ведь на меня смотришь, не дашь споткнуться? А может, милая, ты подашь мне знак? Вот иду я куда-нибудь, а там…

А там ― не знаю, ничего. И если ты читаешь мои письма, я, наверное, надоела тебе, а если ты еще и ждешь малыша, как в моем сне, то я тебя даже раздражаю. Я больше не буду. Береги себя. И… снись мне хотя бы иногда, каждый раз, когда будешь сниться, я буду тебе писать письма и как-нибудь отправлять, где бы ни была. Я люблю тебя. Я тебя помню. И я знаю, мы увидимся. Но не сейчас. Знаешь… я очень хочу жить.

И я действительно сделаю это за двоих. И даже за троих. Прощай.

Оно снова утонуло ― письмо-кораблик, ― и снова глубина озера блеснула золотом. А еще я увидела у края воды несколько нежно-зеленых листьев и маленький бутон. Я только коснулась их кончиками пальцев и сказала: «Привет, Зеленая Леди».

И я уже иду домой.

…Над лесом солнце: вернулось в город, погреть его перед осенью. Шелестит листва, мягко приминаются под ногами травинки. Оно ласковое ― позднее калифорнийское лето вблизи гор. Я раскидываю руки, греюсь, жмуря глаза. Я пытаюсь привыкнуть к едва обретенному, еще хрупкому миру внутри себя, к себе новой, к себе одинокой, невлюбленной, знающей много секретов, без которых жила бы легче и лучше. К себе ― одной се стр е .

Я пересекаю рощу и выхожу на дорогу, ту самую, которая ведет к домам «новой аристократии». Я оглядываюсь, думая, нет ли кого-нибудь с телегой, кто бы подвез меня. Я теперь люблю прогулки сюда, люблю лес; он больше не страшит меня, потому что видится совсем иным. Но хочется скорее домой: к отцу, с которым обещала почитать вслух, к маме, которая готовит с кухаркой что-то особенное на обед. К… Джейн. Снова мысль: как я куда-то уеду, как, когда здесь столько моего сердца, моей нежности, моей…

– Мисс? Вы не заблудились?

Он в паре шагов ― рыжий юноша в одежде не дорогой, но слишком ладно сидящей для Оровилла: темные брюки, легкий плащ, белая рубашка и яркий шейный платок. Что-то странное в глазах, зеленых, как у меня: они о ком-то напоминают, внимательные, спокойные и ясные. О ком-то, а точнее, о чем-то, и я понимаю, о чем, разглядев на груди значок ― блямбу с глазом и тянущейся над верхним веком надписью.

«Мы никогда не спим».

Да. Так смотрят законники. Я вежливо улыбаюсь, останавливаюсь, целю в юношу пальцем и выпаливаю:

– Кошелек или жизнь, господин пинкертон!

– Сразу узнали! ― Он улыбается шире, по-мальчишески, и поднимает ладони. ― Нэд Уиллер. Из Нью-Йорка. Приехал с…

– Андерсеном. ― Подаю руку, и он жмет ее, а не целует. Почему-то мне это нравится. ― И что же вы здесь делаете? Он уехал, и вам, насколько я понимаю, не пришлось ничего выяснять, если, конечно, вы не интересуетесь сказками.

– Не пришлось. ― Он слегка пожимает плечами. ― Но знаете… столько странностей, о которых занятно послушать. Мне заплатили вперед и не взяли задаток обратно, так что я позволил себе немного остаться, осмотреться, а может, что-то и порасследовать…

– Порасследовать? ― повторяю я, шутливо хмурясь. ― Что, например? У нас отличный шериф, мой названый кузен, и он, к слову, способен снять с вас скальп.

– Я не стану лезть ему под руку! ― Снова он улыбается, оглядывая меня и делая вид, что трепещет. ― Мои расследования скромны, непритязательны. Например… узнать, как вас зовут?

У него смешная, светлая, чудаковатая улыбка. Стоит ей появиться, и настороженное выражение ищейки сразу исчезает из глаз, стоит пропасть, ― оно возвращается. Пинкертон делает приглашающий жест, предлагает мне локоть. И я представляюсь:

– Эмма Бернфилд. Что ж, так и быть, проводите меня.

…Мы идем по солнечной дороге, виляющей, как хвост непослушного пса. Нэд Уиллер рассказывает о своем городе то, что я уже, кажется, слышала от Сэма, но почти не помню. Он говорит живо, жестикулирует и быстро переходит на то, о чем Сэм точно не упоминал. На работу агентства, на большие подвиги, которые оно совершало во время Гражданской войны и продолжает совершать сейчас, потому что в городе, большом ли, маленьком, всегда есть кто-то, кого некому защитить или кто сталкивается с загадками. Он говорит горячо, будто со старым другом, забыв о первых попытках со мной неуклюже флиртовать. Увлеченный… зря я пугала его Винсентом: ему бы такой понравился. А еще он понравился бы Джейн. Но встретила его не она.

– А женщины-сыщики у вас есть? ― тихо, сдерживая улыбку, спрашиваю я. ― Или подвиги можно совершать только мужчинам?

– Что вы! ― Он опять взмахивает рукой с длинными, сильными, с внутренней стороны исполосованными чьим-то ножом пальцами. Совсем как шрам на моей ладони. ― Мы берем на работу женщин в последние годы. Их не слишком много, но…

– А меня возьмете? ― Я лукаво заглядываю ему в глаза. ― Если попрошусь?

– Вас?..

Он оценивающе меня оглядывает и, конечно, замечает на поясе револьвер. Преподобный вернул его после той самой ночи, почистив и перезарядив. А еще он сказал: «Вы очень храбрая. Настоящая Жанна д’Арк». И улыбнулся.

– Это сложное решение, требующее, конечно же, испытаний, больших приключений и прочих вещей, которыми нашу работу искажают в бульварных романах, ― произносит Нэд, и я без особого удивления пожимаю плечами. ― Но… нам определенно нужна помощница, как раз моему подразделению. Я собирался искать ее после дела Андерсенов. И…