Роберт Беннет - Город клинков

Она еще жива, потому что земля неровная, и она скачет по камням, а Панду налетает на нее со скоростью и реакциями человека гораздо, гораздо моложе ее.

– Ты хоть понимаешь, каково оно? – кричит он. – В твоей сраной жизни было хоть что-нибудь, кроме службы?

За плечом Панду вдруг нарисовывается Сигруд: он выбрался из овражка и, прихрамывая и придерживая сломанную руку, идет к ним.

– Сигруд, нет! – кричит она. – Он тебя убьет! Я серьезно!

Тут Панду проводит захват, и его клинок бьет по мечу Мулагеш с такой силой, что рука содрогается от запястья до плеча. Опять она отступает, а он преследует ее.

Громовые выстрелы пушек раздаются один за другим, за спиной у Панду разливается адское зарево. За ее спиной светящиеся корабли Города Клинков уже в четверти мили от берега, и это расстояние быстро сокращается. Время от времени снаряды попадают в цель, и тогда один из кораблей взрывается, и в небо взлетает огромный огненный шар с темным дымным хвостом, а следом даже до них докатывается волна страшного жара. Но инициатива все еще принадлежит Панду, он нападает и нападает, словно не чувствуя усталости.

Она оскальзывается на мокром камне. Панду тут же делает выпад, и левая рука вспыхивает болью. Времени взглянуть на рану нет, но, судя по тому, какая слабость разливается по руке, он располосовал ей трицепс. Слишком медленно она двигается, слишком медленно…

– Панду, остановись! – кричит она. – Я этого не хотела, совсем не хотела! Но…

– Но это случилось! – вопит в ответ он, и по лицу его все так же текут слезы.

Он взмахивает клинком, и ей насилу удается отбить удар.

– Я не хочу тебя поранить!

– Ранить меня? – кричит он. – Ранить меня?

Он рубит клинком воздух, и она едва успевает отвести его в сторону.

– А разве я не ранен? – ревет он. – Разве не ранен?

Он наносит колющий удар, она отбивает острие его меча. Но с каждым разом ей все труднее защищаться.

Надо что-то придумать, и быстро. Его техника ей уже знакома, и вот что произойдет сейчас: еще один колющий удар, лицом к ней, правое плечо его уйдет вперед и вниз. Можно попробовать один трюк, опасный, правда: если она ошибется хоть чуточку, меч Панду войдет ей прямо в живот. Но если сработает, есть шанс обездвижить его правую руку и так вывести из боя.

– Она мне была дороже жизни! – плача, говорит он. – Я любил ее!

– Я знаю, – отвечает она.

– Нет, не знаешь! – рычит он в ответ. – Не знаешь!

Панду атакует и делает ровно то, что она ожидала: мощный, смертоносный выпад, метящий ей прямо в живот.

Мулагеш принимает удар на свой меч и отжимает его клинок книзу, к загодя подставленной стальной руке. Тот втыкается дюйма на два в сочленение на запястье протеза, но далее не проходит – работа Сигню выдерживает колющий удар.

И в то же время Мулагеш бьет вверх, целясь в подмышку Панду…

Но тот вскрикивает в ярости, выпрямляется и со всей силы пытается продавить клинок и проткнуть руку – вот только, сделав это, он раскрывается и насаживается на острие ее меча.

Тот мягко входит ему между ребер и вонзается на полфута ему в грудь, туда, где бьется сердце.

Панду замирает от удивления.

Мулагеш смаргивает и понимает, что наделала.

– Нет, – шепчет она.

Он тихонько кашляет. Выдергивает свой меч из протеза и отступает. Ее клинок выскальзывает из его груди.

Камни заливает кровью. Его меч со звоном падает на землю.

– П-панду? – зовет Мулагеш.

Он смотрит на грудь. Еще одна пушка стреляет, и лицо его подсвечивается ярким белым сиянием. Ни следа от прежнего гнева и ярости не осталось на нем – сейчас Панду выглядит растерянным, удивленным и одновременно странным образом разочарованным, словно он все это время предполагал, что такое может случиться, но верить – не верил. Он смотрит на свою руку – с нее капает красным, как будто он только что опустил пальцы в ведро с кровью. Потом он глядит на свой бок и видит, как из раны между ребрами капает красным, заливая ему ремень и сапоги.

Ноги у него подкашиваются, и он падает на землю.

– Панду! – вскрикивает Мулагеш.

Отбросив в сторону меч, она опускается на колени рядом с ним.

Из правого его бока обильно течет кровь. Он кашляет – Мулагеш проткнула ему легкое. Панду кашляет сильнее, изо рта выплескивается кровь и стекает по подбородку.

Он захлебывается собственной кровью. А чем ему помочь, она не знает.

– Панду, нет, – говорит она. – Нет! Дыши, Панду, дыши!

Тогда он пытается заговорить: изо рта вырывается странное хрипение, он старается набрать воздуху, чтобы что-то сказать, но снова разражается кашлем. Тогда он беззвучно, одними губами, произносит: «Моя вина, мэм. Простите». Глаза у него полны стыда, отчаяния и страха.

Мулагеш понимает, что по лицу ее катятся слезы.

– Проклятье, Панду… О демоны… Я не хотела, я не хотела…

Он снова кашляет. Нижняя часть лица у него теперь мокра от крови, и сбоку натекла целая ее лужица. Панду пытается снова заговорить, но боль так сильна, что у него не выходит.

Мулагеш кладет руку ему на щеку и просит:

– Нет, нет, молчи. Не надо. Не говори, а то хуже станет…

Глаза у него красные и полные слез. Он испуганно смотрит на нее, красивое юное лицо его залито кровью изо рта. Она приглаживает ему волосы и шепчет:

– Прости меня, прости. Ты заслуживал большего. Мне очень жаль.

Он немного отстраняется – сил бороться с кровью в легких уже не осталось. Он напрягается и прикрывает веки, словно в ожидании страшного удара. А потом расслабляется, морщины на лбу распускаются, глаза глядят спокойно, и старший сержант Панду вдруг становится похож на человека, который видит не слишком приятный сон.

Пушки бухают и бухают. Чуть дальше просматриваются идущие к берегу корабли. На их палубах Мулагеш видит целые толпы вуртьястанских адептов, древних воинов, жаждущих броситься в бой.

Но ей сейчас не до них. В груди нарастает крик.

Снова перед ней сайпурский мальчик, за которого она была в ответе. Снова перед ней тот, кто доверял ей всем сердцем. Снова клинок ее в крови, а на земле под чужими небесами остывает тело.

Снова, снова, снова.

Мир в огне. В ночи слышны крики солдат и гражданских, люди носятся и толкаются перед лицом нездешней напасти.

Сигруд, перегнувшись пополам, смотрит на нее. Похоже, он не знает, что ему делать.

А она хочет наорать на него. Нет, не только на него, она обратила бы этот крик к крепости, кораблям, испуганным людям, мятущимся у подножия здешних утесов, к ночному небу и бледному лицу луны, ставшему буро-коричневым от дыма.

И тут звучит голос – звучит в ее голове, но это не ее, это чужой голос.

Он шепчет ей, вполне разборчиво задавая вопрос. Он мягкий и спокойный, и он заглушает все остальные мысли: