Роберт Беннет - Город клинков

Сколько нам приходится жертвовать и убивать ради мечты! Но мы забываем: очнувшись от золотых снов, мы найдем лишь пыль и пепел…

Мы глупцы, ибо только глупец думает, что можно отправиться на войну, а любимых людей оставить дома.

Если бы я знала, какое горе ожидает меня, я бы делала игрушки, а не то, что делаю сейчас.

Валлайша Тинадеши на похоронах своего четырехлетнего сына, Жугостан, 1659 г.

В белом замке богиня открывает глаза.

Она знает, что увидит. Глазам ее предстанут огромные пустые белые залы, бесконечные ряды белых колонн и бесконечные извивы белых лестниц. Она знает, что увидит, как холодный лунный свет льется в окна. Она знает, что, если подойдет к окну, увидит бесконечно длинные пляжи, огромные белые статуи, услышит медленное бормотание морских волн.

Она знает, что увидит, – ведь она извечно, с начала времен, пребывала в этом дворце.

Она встряхивается, и кольчуга тихо позвякивает.

Но это же неправда. Она не всегда была здесь. Разве она не помнит?

И она идет по белым залам, металл ее сапог звякает о плиты пола. Она идет уже несколько часов, а возможно, и дней – трудно припомнить. Она никого не видит, никого не слышит. Она здесь одна. В этом огромном дворце больше никого нет.

Во дворце она одна, а вот там, снаружи, – о, там много всего.

Даже в самых глубинах дворца она слышит их мысли. Они кувыркаются у нее в голове, эти отчаянные желания и жалобные просьбы, они умоляют ее прислушаться, что-то сделать. Она пытается закрыть от них слух, изгнать из разума, но они так много говорят, и их столько…

Они призывают ее: «Матерь наша, Матерь наша, дай нам обетованное, утоли наши печали, дай нам то, за что мы сражались и умирали…»

Оказывается, она идет вверх по лестнице, возможно, чтобы отделаться, спрятаться от них, – она точно не знает. Она многого не знает сейчас. Остались лишь слабые воспоминания о прежней жизни, и ей известно, что она сама избрала находиться здесь, но вспоминать так трудно, так нелегко.

Она подходит к окну и смотрит. Она стоит на высоком месте, возможно в нескольких сотнях футов от земли, и смотрит на фарфорово-белые башни у себя под ногами. Эти башни посверкивают, они живые, подобно морским губкам или кораллам. Статуи тревожат ее, они стоят между башнями и ходят по улицам – массивные фигуры, лишь отчасти напоминающие людей. Они все застыли в грозных позах – кто-то занес меч, кто-то размахнулся копьем.

Но не они тревожат ее больше всего. Потому что там, далеко внизу, на берегах этого острова, вдоль бесчисленных каналов и улиц собираются…

Чудовища. Мерзкие твари. Высокие, жуткие, блестящие существа с грубыми чертами пустых лиц, а на спинах и плечах торчат клыки и рога.

Их мысли рвутся в ее разум. Подобно урагану, сносящему дома:

«Матерь наша, матерь! Пожалуйста, отпусти нас! Подай нам обещанное!»

Она закрывает глаза и отворачивается. Какая-то часть ее знает, что некогда они были людьми, а в чудищ превратились потому, что она этого попросила. Но она ли просила их об этом? Она не помнит…

Она поднимается по лестнице в тронную залу. Огромный, отвратительного вида красный трон ожидает ее. Если она сядет на него, то сумеет собрать себя в единое целое…

Трон не твой, напоминает она себе, на самом деле – нет. И все же какая-то ее часть сомневается в этом.

Однако вблизи трона она чувствует себя сильнее, и это помогает вспомнить – вспомнить нечто странное, что предстало ее глазам недавно. Она подошла к окну в другой мир, и в окне были люди. Они не знали, что она здесь, что она прислушивается и слышит, как они разговаривают о шахте, которую заложили, о глубокой дыре в земле… И тут ее охватывает гнев – как они посмели? Вот что они делают, хотя сами не знают, что творят?

Она припоминает это, встав перед громадным красным троном, сжимает кулаки. Ужас, ярость и отвращение переполняют ее.

И это после всего, что она для них сделала? Она пожертвовала многим – и что же, все зря?

Она знает, что должна что-то сделать. Вмешаться. Но это может ее убить…

Оно того стоит?

Надо подумать.

Да. Да, оно того стоит.

Она сосредотачивается, протягивает руку за мечом.

Меч всегда при ней. Он не исчез, потому что в тот день, когда она подняла его, он стал частью ее или она стала его частью. И она знает, что этот меч не простой: взявшись за черную рукоять, увидев поблескивающий клинок, она становится свидетелем тысяч битв, тысяч убийств и тысяч лет беспрерывной войны, она слышит боевой клич тысяч армий и видит небо, потемневшее от копий и стрел, и она смотрит на то, как земля становится мягкой и темной от пролитой крови тысяч воинов.

Она стоит на белой башне с мечом в руке. «Ты принадлежишь мне, – шепчет меч. – Ты – моя, и я – твой».

Но это неправда. По крайней мере, она думает, что это неправда. Однако в это нужно поверить на какое-то время. Союз с мечом делает ее гораздо сильнее…

С ним она может вернуться в земли живых и предаться разрушению.

Она выдыхает, прикрывает глаза и прислушивается к мечу.

Мулагеш занимала должность губернатора полиса Мирград семнадцать лет и за это время присутствовала на 127 собраниях отцов города, 314 заседаниях городских комитетов, на 514 заседаниях в ратуше и на 1073 судах над теми, кто нарушил Светские Установления, открыто признав существование Божеств на землях, контролируемых Сайпуром. Она знает точно, потому что после каждой такой встречи – а некоторые длились по десять часов, – она возвращалась к себе, вынимала папку и ставила жирную галочку на последней странице.

Только одну галочку. Потому что эта жирная галочка помогала ей справиться с презрением и бессильной яростью. Они накапливались, а она их выплескивала в одно мелкое движение, процарапывание кончиком пера мягкой податливой бумаги. А выплескивать приходилось многое, ибо самым милым во всех заседаниях активных граждан Мирграда было то, что ее поливали дерьмом, не скрывая презрения, и даже открыто угрожали, причем в полный голос и не стесняясь.

А сейчас Мулагеш сидит на балконе Вуртьястанских галерей, ратуши этого полиса, и наблюдает за собранием племенных вождей. Надо признать, что ее мирградские мучения были детской игрой в крысу по сравнению с этим…

Мулагеш изумленно смотрит, как пожилой бородатый мужчина с красной татуировкой вокруг шеи встает со скамьи, напускает на себя горестный вид и орет:

– Я положу эти смерти к ногам клана Орсков! Я хочу снять с их плеч и шей груз этих смертей!

В ответ половина зала орет, улюлюкает, выкрикивая угрозы в его адрес.