Роберт Беннет - Город клинков

Между ними повисает молчание. Девушка стряхивает пепел с носка сапога.

– Ты выполнил свой долг, Банса, – говорит она. – Не забывай, это был их выбор – участвовать в войне или нет. И мы даем жителям шанс сбежать. Кто-то бежит. Многие – нет. Но это тоже их выбор. Ты понимаешь?

Он кивает и шепчет:

– Да, лейтенант.

– Отлично. А теперь пойдем.

И они разворачиваются и идут вокруг холма, на котором еще курятся дымом развалины городка.

Сквозь дым просвечивает ряд огней.

«Пожалуйста, заберите меня отсюда… Вытащите меня…»

Темнота туннеля вновь заливает ей глаза.

– …достаточно грузовиков для нас, – говорит Панду. – Здешние места труднопроходимы, как вы уже, наверное, успели заметить.

Они поворачивают за угол, там их ждет лифт.

– Ладно. Экскурсия оправдала ваши надежды, генерал?

Мулагеш не отвечает. Панду, немного обеспокоенный, нажимает на рычаг. Лифт, поскрипывая, медленно едет вверх.

Когда они оказываются наверху, она говорит:

– Подождите меня, старший сержант, я на минутку.

– Конечно, генерал.

Мулагеш выходит из дока, медленно огибает его, останавливается там, где ее не может видеть охрана, прислоняется к стене и блюет.

Обратно в крепость они едут в торжественном молчании. Панду уже не балагурит, как раньше.

– Вы видели Мирград, генерал? – спрашивает он некоторое время спустя.

– Что-что я делала?

– В шахтах, – говорит он. – Вы видели… Мирградскую битву?

Она некоторое время молчит. Потом отвечает:

– Нет.

– А… извините, – смущенно говорит он. – Не обращайте вни…

– Но я видела… что-то. Просто… не это. С вами тоже такое случилось, старший сержант. Вы видели битву?

– Д-да. Когда первый раз спустился в шахты, да, мэм. Я видел ее, как будто все происходило снова, прямо передо мной. Но я видел все со стороны. Вы меня понимаете? Словно я на себя со стороны смотрел. И вас видел. Вы там были. Перед тем как нас атаковали, и летучий корабль…

– Я помню. Это часто случается? Эти… как их называть… воспоминания приходили к кому-нибудь еще?

Он качает головой:

– Подобное редко. Я думаю, мало кто желает об этом говорить. Я думаю, такое происходит только с теми, кто немало повоевал.

Они едут в молчании. Вот если бы она больше знала о Божествах… Интересно, это дело рук Вуртьи, что у нее начала… память кровоточить? Что там такое внизу, что оживляет образы, видения, в которые люди проваливаются и либо становятся свидетелями ужасов, либо проживают страшные события заново?

Сорокопутка подлетает к проволочному заграждению и накалывает безголовый трупик полевой мышки на один из шипов. Перед глазами тут же возникают обезображенные трупы, насаженные на колья. И тинадескит в лачуге угольщика.

Какая между ними связь? И какое отношение имеет к этому тинадескит?

– Я ведь бо́льшую часть времени в Вуртьястане чем занимаюсь, генерал? – говорит меж тем Панду. – Людей вожу. Но вы знаете, это все равно самая необычная из моих поездок…

Мулагеш не отвечает, но про себя думает, что совершенно со старшим сержантом согласна.

К 18:00 вечера генерал Турин Мулагеш – удостоенная Нефритового пояса, кавалер Жемчужного ордена каджа, Звезды Кодура и Почетного Зеленого сердца – находится в состоянии сильного алкогольного опьянения. Она бродит среди скал к северу от Вуртьястана с полупустой бутылкой вина, а желудок ее протестует против мерзких зелий, которые она купила в какой-то лавке в городе.

Она здесь, впрочем, не одна: вдоль узкой тропинки милуются влюбленные, бродят ворчащие пьяницы, молчаливые люди с пустыми глазами сидят около жалких палаток. Она обгоняет опирающегося на трость старика. Тот смотрит на вечернее небо. Она спрашивает, что тут делают все эти люди. В ответ он лишь обводит кругом море и холмы и продолжает молча смотреть в небо.

Безлюдные места привлекают одиноких людей. Она идет дальше на север, форт остается у нее справа. Такие места отзываются в нас эхом, и мы принуждены его слушать…

Мулагеш все идет и идет дальше, мимо жалких палаток, мимо парочек, лежащих на шкурах, мимо человека, который тихо плачет в тени тоненького голого деревца. Она большим глотком отпивает из бутылки и пытается убедить себя, что вино ее согревает. И идет дальше.

Наверное, она еще не отошла от Желтого похода. «Мы с Бисвалом до сих пор бредем по этой грязи, не выпуская из слабеющих рук знамя…»

Она делает еще один глоток. Вина почти не осталось. Она не помнит, где взяла бутылку. Жаль только, что лишь одну…

Мулагеш практически вслух перечисляет все эти знакомые названия: «Вореск, Моатар, Утуск, Тамбовохар, Сараштов, Шовейн, Джермир и еще…»

– …и еще Каузир, – говорит она.

Городок практически у самых ворот Мирграда.

Да, она до сих пор помнит названия этих городков. И знает, что никогда не сумеет забыть. Они записаны внутри ее черепа. Даже в могиле она будет их помнить, хотя самих городков уже не существует. Ибо Желтая рота пришла в каждый из них во время Лета Черных Рек. И каждый дом, каждое здание, каждая ферма, любой след цивилизации в этих городках был предан огню.

Она смотрит на море и вспоминает.

Бисвал раз за разом повторял: у нас тут цивилизованная, стратегически обоснованная миссия – отъем провианта, уничтожение ресурсов.

– И только это, – повторял он. – Мы сожжем фермы, и континентская армия ослабеет без поставок провианта.

Однако очень скоро вести цивилизованную войну стало сложно. Желтая рота приказывала жителям городков эвакуироваться, но те не желали смирно покидать свои дома. И они не собирались стоять и смотреть, как Желтая рота сжигает их жилища – да что там, любой след их жизни. Континентцы кидались в бой: мужчины, женщины, дети сражались за свои городки. А Желтая рота сражалась с ними.

Мулагеш помнит, как лежала среди колосьев пшеницы и целилась из арбалета в окно на втором этаже фермерского дома. Прямо под окном на земле истекал кровью один из ее солдат. Маленькая стрела торчала у него под ключицей, и он одной рукой теребил ее, пытаясь вытащить. Она ждала, ждала, и тут в окне появился человек с коротким луком.

Девочка. Лет тринадцати. Мулагеш не стала приглядываться, потому что палец ее уже нажал на спусковой крючок, посылая восемь дюймов стали той прямо в сердце. И девочка…

Упала. Как будто не было ее никогда.

Она не помнит, что сталось с раненым солдатом. Умер, наверное. Поначалу они несли большие потери. А потом, на подходе к Сараштову, Желтая рота перестала выдвигать континентцам требования сдаться и эвакуироваться. Она стала нападать без предупреждения. Слишком многих они потеряли от рук жителей, которые встречали их топорами и стрелами. И плевать, что стреляли дети. Желтая рота налетала на городки по ночам, поджигая соломенные крыши и угоняя скот, пока люди метались между домами как безумные.