Лев Гурский - Корвус Коракс

К тому же, подумал я, прямого запрета идти на службу не было, а была только рекомендация. Могу я ею не воспользоваться – ну, скажем, по забывчивости? Это же не приказ, верно? Тем более что я как раз хотел отправить эсэмэску Лине – узнать состояние наших отношений. Помнится, Фишер сам в целях безопасности запретил пользоваться гостиничной пневмопочтой. А значит, мой выход на улицу неизбежен. И если уж я все равно выйду и пройду пару кварталов до будки «Би-Лайма», почему бы потом не сесть в метро и не проехать пару остановок?

Так, уговаривая себя, я тихо вышел из номера и скоро уже заходил в черно-желтую будку на Зацепском Валу. «Простое или с аттачментом? Ответ будете оплачивать?» – Сиделец принял у меня пятисотрублевую купюру. Я сказал: «Простое. Буду» – и получил вместе со сдачей этикетку и бланк. Шариковой ручкой, привязанной к стойке, я вывел на этикетке адрес и индекс Лины, а на бланке написал текст. После чего свернул бумагу вдвое и отдал сидельцу. Тот отработанным жестом скатал бланк в рулончик, сунул в контейнер, этикетку шлепнул сверху и отправил серебристую капсулу в путь – на главный сортировочный пункт.

Чмок! Я читал, что среди первых трех причин, из-за которых люди отказываются заводить дома пневмопочту, второе место занимает характерный звук, с каким труба глотает и выплевывает эсэмэски. Хотя меня, например, чмоканье пневматики не злит. Если бы мой микрорайон не оказался в зоне дефектного покрытия, я бы, как Лина, подключился к сети. А так во время ссор мне приходится выяснять ее настроение по телеграфу. Или – как сейчас – с помощью уличной будки. В моей эсэмэске было всего пять слов, включая предлог: «Дорогая, мы еще в ссоре?»

Чмок! И двух минут не прошло, а капсула уже вернулась. Дурной знак. Сиделец отщелкнул крышку мини-контейнера и показал мне содержимое. Пусто. Ответ красноречивый – я пока не восстановлен в правах, и до завтра нет смысла повторять попытку. Похоже, Лина в этот раз как-то особенно сурова. Вроде бы и времени прошло уже достаточно, и провинился я не сильнее обычного – то есть вообще никак. Вдруг скворушки Карл с Фридрихом, отправленные к ней в гости, накосячили, а отдуваться мне? Или, может, у Лины неприятности по службе? В такие дни на меня ложится ответственность за все несовершенства мира, включая моду и погоду…

Будь у меня больше времени, я мог бы и подольше размышлять о сложностях отношений с Линой. Но будка «Би-Лайма» была рядом со входом в метро, а поездка до «Октябрьской» заняла всего пятнадцать минут. Еще десять я потратил, чтобы дойти от метро до работы, а затем мои раздумья о личной жизни выветрились из головы. Вернее, их вытеснили совсем другие мысли…

Нет, сам по себе мой расчет был безупречен. ФИАП расположилась в светло-зеленом трехэтажном здании на пересечении улиц Житной и Мытной. В этом бывшем купеческом особняке Трофима Морозова имелось три входа. Один главный – с массивной деревянной дверью, турникетом, бюро пропусков и уходящей ввысь красной ковровой дорожкой. Другой – прозаический, служебный, с вытертым линолеумом на полу и дежурным охранником Витей, знающим всех штатных работников в лицо. Третий – пожарный, который, собственно, был не входом, а выходом. Но поскольку через него курящие сотрудники проскальзывали с сигаретами во двор, в течение рабочего дня железная дверь обычно не запиралась. Через нее-то я и вошел. И отправился не в кассу, которая все равно была уже закрыта, а спустился вниз, в котельную.

По графику, сегодня дежурили Эрик и Эдик Бестужевы. Зарплату им выдавали недавно, и деньги у братьев наверняка еще водились. Я рассчитывал стрельнуть у них хотя бы половину суммы, которая мне была положена в качестве аванса, и оставить доверенность для кассира. А назавтра братья возместили бы свои потери. Ничего сложного, дело на пять минут.

Вот только в котельной Бестужевых не было. Вместо них у полуоткрытой печной заслонки сидел на трехногом венском стуле их сменщик Толян-эрудит – двухметровый амбал с толстой затрепанной книгой в руках. Заметив меня, Толян отбросил в угол свой фолиант и вскочил.

– О, Ломов, ты-то мне и нужен! – возбужденно воскликнул он, хватая меня за руку и заглядывая в глаза. – Знаешь, какой курс у монгольского тугрика? Прикинь, за один рубль дают 41 и одну десятую тугрика. Значит, 200 тысяч рублей – 8 миллионов 220 тысяч тугриков, целая гора денег!

Толян-эрудит считался у нас парнем глуповатым, но безвредным. Фамилия его была Водянкин. Он носил, не снимая, зеленый засаленный жилет с сотней мелких кармашков и гордо называл себя Вассерманом – в честь популярного циркового человека-счетчика, который перемножал в уме трехзначные цифры, мог без подготовки назвать столицу любого государства, перечислить все королевские династии и так далее. Со столицами и династиями у Толяна получалось не очень, но с цифрами он дружил и вынашивал идею как-нибудь на этих цифрах разбогатеть.

– Ладно, гора так гора. – Я попытался выдернуть руку. Без толку. – Хотя нафига тебе эти тугрики? И вообще какого черта ты здесь делаешь? Разве сегодня не дежурство Бестужевых?

– Я с ними поменялся, на полную неделю, – с довольной улыбкой идиота объявил Водянкин и потянул меня к выходу из котельной. – Как чувствовал! А тугрики, Ломов, – это вещь! Если, допустим, закупить в Монголии одеял из верблюжьей шерсти по 39 тысяч тугриков за штуку и потом реализовать в России хотя бы по три тысячи рублей, это выходит такой профит…

– Какие одеяла? Свихнулся? – Мы уже поднимались по лестнице, и я, как ни старался, не мог освободиться от цепкого захвата. Толян целеустремленно волок меня вверх, словно здоровый паучина полудохлую мушку. – На какие шиши ты их будешь покупать? Чтобы человек мог заняться бизнесом, ему нужен стартовый капитал… Да отпусти же, псих, куда ты меня тащишь?

Как назло все пролеты главной лестницы были пусты: кроме нас с Водянкиным, никого.

– Да-да-да-да… – пыхтел паучина, преодолевая ступень за ступенью. Мы уже почти добрались до третьего этажа. – Нужен, еще как нужен… Ты, Ломов, умный… и правильно говоришь… Но у меня теперь… стартовый капитал есть. Мой стартовый капитал… это… ты! – Водянкин, втолкнув меня в приемную шефа, бесцеремонно протащил мимо секретарши к двери кабинета и мною же ее открыл. – Вот, Лев Львович!.. Разыскиваемый… Ломов… уфф… доставлен!

Директор ФИАП сидел за столом в кожаном кресле между двумя портретами. Слева от его головы матово блестела плешь президента Пронина, справа серебрился парадный парик князя-кесаря Ромодановского, прапрапрадеда хозяина кабинета. Шеф недовольно взглянул на меня.

– Отпусти его руку, – велел он Водянкину. – И позови сюда Иохвидсона. А потом свободен.