Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том I [СИ]

Этого и не случилось. Пять дней (Энтису они показались годами) Вил лежал, а Морита хмурилась, отводила глаза и говорила о пустяках, не имеющих к Вилу ни малейшего отношения. На шестой день он так извёлся, что сам чуть не заболел, и тут Вил ожил и вечером собрал всю деревню к дому Мориты, устроившись на крыльце с минелой. И его голос был сильным и чистым, песни словно вырывались из заточения на свободу и жили, даже когда он замолкал… Энтис дрожал от волнения и гордости за друга. Он замечал на глазах и лицах слёзы, да и сам вскоре не сдержался, заплакал: Вил пел так волшебно!

А Вил плыл, как в волнах, в беззаботном мечтательном полусне — звёздная ночь, и музыка, и пьяный аромат цветов… и чудесное единство меж ним и каждым, кто слушает его и чувствует, как он, — пусть хотя бы сегодня ночью. Он нравился этим людям, он знал совершенно точно; и все они нравились ему, и все были друзьями… а один — был другом настоящим. Будь на то его воля, он пел бы им до утра!

До кровати Энтис добрался заполночь, когда негодующая (притворно, но оттого не менее шумно) Морита утащила музыканта с крыльца, и люди неохотно разбрелись по домам. Он и не помнил, когда последний раз спал так крепко… но недолго: Вил поднял его ни свет ни заря и властно сообщил, что им пора идти. Энтис пытался робко протестовать — он охотно провёл бы ещё пару дней в чистеньком доме Лейны, в обществе её хорошеньких племянниц, да и Вилу не помешало бы набраться сил. Но Вил был настроен решительно, и уговоры не помогли. И вскоре они снова шагали вдвоём по пыльной дороге…

Мне казалось, это никогда не кончится. Я испробовал все степени защиты, но он сносил их, как зимняя буря — давно не чиненый трухлявый сарай.

Хуже всего было то, что это позорище продолжалось уже без пары дней знак. И я начинал терять веру в себя… и это пугало. Непривычно. Неуютно. Неправильно!

— Будущий Магистр… — с ленивой иронией ронял его голос, и очередная защита разлеталась в клочья. Я его почти ненавидел.

В очередной раз я встал, сохраняя, по крайней мере, способность скрывать, что я чувствую… что вообще что-то чувствую.

— В постельку? — с ядовитой нежностью осведомился он. — Молочка? Шину с ромом? Колыбельную?

Трясины Тьмы, как он мне надоел. Дело было даже не в том, что я проигрывал, — проигрыш меня не смущал, он был Магистр и Луч, а мне едва сравнялось пятнадцать. Но он выводил меня из равновесия… а я не понимал — чем. Не понимать я терпеть не мог.

Лучи солнца, выскользнувшего из туч, пронизали его рыже-каштановую гриву, разметавшиеся пряди волос сверкнули золотом. «Ненавижу. Позёр. Показушник».

Он делал это всё нарочно. Мелкая унылая дождевая пыль с рассвета, а теперь это солнце, осветившее именно его и именно так… Холодные зелёные глаза ясно смеялись. «Я посмешу тебя однажды, Тьма!..»

— Ты меня разочаровываешь, — скучающе протянул он. — Пойди, отдохни.

Он обращается со мною, как с едва Пробуждённым. Дразнит, вызывает злость. Иди ты в трясины… милорд мой Магистр. Не дождёшься.

Он словно закрылся — даже растрепавшиеся локоны больше не светились. Безразличный взгляд.

— Я ухожу. Это скучно.

И уже входя в дом, проронил, не оборачиваясь:

— Вейлин из тебя выйдет неплохой.

И я ударил, уже не сдерживая себя. Себя?.. то существо во мне, которое обычно сидело на цепи и в наморднике… которого я боялся… нет, оно вызывало брезгливость, потому что любая дикость отталкивала меня. Оно не было тенью — оно было сгустком голодного пламени. И сейчас хлестнуло по остаткам туч, дому, человеку в дверях. Бешеное, жадное.

Думаю, я мог убить его. Долю мгновения я видел ясно , что мог убить его. И эта доля мгновения позволила ему раскинуть сеть защиты, остро вибрирующую, впитавшую пламя… и льдистыми шипами рванувшуюся на меня. Вокруг меня. Доля мгновения…

Веера. Это словно всплыло… откуда-то из глубины… тень Камня синевато блеснула… Веера ветра в моих руках — сотканный из густой серой мглы и алый с росчерками серебра. Лёгкое, едва заметное движение.

Ядовитые льдистые шипы осыпались безвредными капельками тумана, слегка смочив его волосы, небрежным узлом заколотые на затылке.

Он стоял в проёме двери, придерживаясь за резную створку рукой; изумруд, под цвет глаз, влажно посверкивал на указательном пальце. Сегодня так же изумрудно блестели его ногти — очередная причуда, — и даже в ухе покачивался крохотный круглый изумрудик.

— Ну, Чен-се-лин.

Он так произносил моё имя всего пару раз за время, что я жил в его доме в качестве ученика.

Я ждал — и сам не знал, чего жду.

— Повтори, — деловито велел он, отцепившись от дверного косяка.

Остаток дня и часть ночи мои «веера» мелькали неустанно, отбивая (я и сам не понимал, как) его убийственные, в буквальном смысле слова, атаки. Мне казалось, тренировкой тут уже и не пахнет — он абсолютно серьёзно намерен убить меня.

Впрочем, так было всегда. Тренировки Вэй — всегда риск смертельный… если тренер — вэй’Каэрин Трент, «самый талантливый Магистр Звезды и самый суровый учитель».

Я не вполне понимал, что происходит. Но когда он атаковал, перед моим взором вспыхивали тени вееров, серого и серебряно-алого, и лёгкое движение рук отбивало любое его «оружие» без труда.

Уже совсем стемнело, когда он вдруг с тихой усмешкой поднял руку с блеснувшим в звёздах изумрудом и упал с кошачьей гибкостью на упругий живой ковёр поляны, ещё влажный после дневного дождя.

Я стоял слегка поодаль, выжидая. Его волосы рассыпались по траве; даже тусклый свет звёзд не мог скрыть огненно-рыжего сияния.

«Показушник…»

«Чем ярче Чар, тем внешнее более совершенно».

Я скрыл вздох. Скрыл, абсолютно точно. А его кошачьи глаза внимательно блестели во тьме.

— Седьмая, хо-ро-шо, — промурлыкал его «совсем не-Магистровый» голос.

Я застыл, забыв, как дышать.

«Седьмая». Мне целых полтора знака до шестнадцати лет. Я начал в восемь. «Седьмая». Последней была Пятая — полгода назад.

«Седьмая».

Семь Ступеней Боли. После Седьмой — ты не ученик больше. Ты — вейлин.

Ты можешь сказать ученичеству «прощай». Ты можешь никогда более не произнести слов «милорд мой Магистр» — и говорить просто «вэй’Каэрин».

«Седьмая».

Которой в среднем достигают к тридцати годам — если повезёт.

Нет-нет-нет.

Веера трепетали в моих пальцах, как живые — как странные неосязаемые бабочки, причудливые бабочки с запахом влажного ветра. Алая с серебристым и серая, как рассветный зимний туман.

— Да сядь ты, — с оттенком досады велел он. Я послушно шагнул к нему и опустился в траву.

— Ветер, — сказал он задумчиво. — Ветер, Чен ми тайфин? Ты удивляешь. Я ожидал крыльев пламени.