Борис Конофальский - Сталин против рептилоидов [СИ]

— Есть.

— Иди, Ежов, партия на тебя рассчитывает.

Ежов вышел, а Владимир Николаевич стал ждать соединения с Ягодой, но дождался другого, того, чего вообще не ожидал. И чему был совсем не рад. Но видно день был такой сегодня.

Дверь отварилась без стука, и не секретарь появился в кабинете, а совсем другой товарищ. Без приглашения и разрешения в кабинет вошёл сам Эфраим Маркович. Остановился, улыбался, глядел через золотое пенсне, и не стал садиться в кресло посетителя. Видимо для него это было низко.

Толмачёв тоже встал, он знал, насколько влиятелен этот товарищ, это был знак уважения. Пусть даже пришедший и был врагом.

Эфраим Маркович выдержал паузу, поправляя пенсне и после этого начал разговор без глупых приветствий.

Слова, слова, слова. Бывает, что для посвящённых, слова несут совсем не тот смысл, что слышат посторонние. Это был как раз тот случай. Простому партийному товарищу потребовался бы переводчик, чтобы понять смысл сказанного. Но эти товарищи прекрасно понимали друг друга. А сказано было вот что:

— Мы очень огорчены гибелью вашего товарища, — начал Эфраим Маркович.

«Вообще-то мы удивлены, что у вас прикончили только одного».

— Мы очень ценим ваше сочувствие, — отвечал Владимир Николаевич.

«Да плевать мы хотели на ваше удивление».

— Надеюсь, следствие уже ведется, и убийца будет наказа? — Э.М.

«Сборище идиотов, вы хоть напали на след?»

— Мы делаем всё возможное, — В.Н.

«Не ваше собачье дело, без вашего нытья найдём и накажем».

— Ходят слухи, что следствие сталкивается с трудностями, — Э.М.

«Да кого вы накажете, вы сборище ничтожеств, сегодня вашим шавкам „эти“ устроили массовую бойню, все сообщество смеётся над вами».

— Да. Были непредвиденные обстоятельства. Выяснилось, что дело не такое простое, как мы полагали, — В.Н.

«У нас есть мнение, что это вы послали „этих“ охранять убийцу. И мы очень хотим прояснить этот вопрос».

— Вы полагаете, что это были действительно непредвиденные обстоятельства? — Э.М.

«Ну конечно, легче всего, свою тупорылую некомпетентность объяснять происками оппонентов».

— Мы обязательно проясним это дело и обсудим его с товарищами, чтобы не осталось никаких скрытых сил, которые нам противостоят, — В.Н.

«Да, мы выясним это и если ты или твой хозяин в этом замешаны, будь уверен, что мы соберём все семьи и доведём до их сведения, что вы препятствовали правосудию, посмотрим, как ты тогда запоёшь».

— Со своей стороны мы готовы оказать содействие, если в вашем случае действуют третьи силы, — Э.М.

«Что ты несёшь, глупец, скажи честно, что не справился, и мы поможем, возьмём на себя ритуал возмездия».

— Мы обязательно сообщим вам, если у нас возникнут непреодолимые трудности, — В.Н.

«Катись ты к дьяволу со своей помощью, справимся без вас».

— Мы всегда готовы помочь нашим братьям, но нам бы очень не хотелось, чтобы дело затягивалось, — Э.М.

«Вы, биологические отбросы, доведёте своей некомпетентностью этот ритуал до такого состояния, что придётся устраивать показательную бойню, как за Урицкого».

— Мы все чувствуем вашу братскую поддержку, — В.Н.

«Если бы вы не совали свои дегенеративные морды в нашу работу, то она бы двигалось заметно быстрее».

— Что ж, от души желаю вам успехов в этом не простом деле, — Э.М.

«Мы бы с удовольствием продолжали смеяться бы над вами, жалкие клоуны, если бы речь не шла о смерти нашего собрата убитого „этими“».

— Для нас был очень важен ваш визит, — Н.В.

«Если ещё раз, припрёшься сюда без приглашения, невредимым отсюда не выйдешь».

Эфраим Маркович едва заметно поклонился и пошёл к двери, а Владимир Николаевич не поклонился, что было равносильно плевку в спину. Но это не огорчило Эфраима Марковича. Он шёл к выходу в прекрасном расположении духа. Если бы он умел — пел бы.

Секретарь Толмачёва, отскочил от двери, когда тот выходил. Он слышал весь разговор и записал его.

И Владимир Николаевич, даже не зная, что разговор был не приватным, пошёл серыми пятнами, что говорило о потере самообладания. Он медленно сел в своё кресло и, не сдержавшись, когтями располосовал кожаную обивку дорогого стола. Он едва удерживал себя, чтобы остаться в рабочем обличии и не порвать хорошую одежду. Визит верного пса Троцкого был прямым оскорблением, он приходил сюда издеваться, делая вид, что хочет помочь. А ещё Толмачёв отчётливо понимал, что теперь на его карьере уже стоит жирный-жирный крест неудачника. Неудачника, провалившего очень важный ритуал священного отмщения. Чтобы он теперь не сделал, все будут говорить, что ему не удался ритуал сразу, и ему даже предлагали помощь. Помощь! Как сопляку или убогому.

Он знал, что и дальше будет служить семье и хозяину, но теперь его уже никогда не будут рассматривать как члена ближайшего круга. От этих страшных мыслей Владимира Николаевича оторвал звонок. Его, наконец, соединили с Ягодой.

— Товарищ Ягода, здравствуйте. Да, это я. У меня вот какое к вам дело. Ночью было совершено преступление. Да. Да. Вы в курсе? Отлично. И у нас есть один вопрос по этому поводу. Я понимаю, что это служебная информация. Я вас прекрасно понимаю, тем не менее, мне хотелось бы знать, кто ведёт это дело. Угу. Так. Я понимаю, что на деле стоит гриф секретности. А вы понимаете насколько значимо для нас это дело?

Этот ублюдок начинал раздражать товарища Толмачёва, Генрих Григорьевич видимо был в курсе произошедшего и очень не хотел влезать в эту кашу. А Владимир Николаевич нервничал, сидел, выпускал и прятал когти, снова и снова. И старался не сорваться.

— Товарищ Ягода, давайте говорить как партийцы, начистоту. Да. Верно. Так вот, товарищ Дзержинский уже не так молод и бодр, возможно, ему придётся скоро уйти, здоровье его уже не позволяет ему работать в полную силу. И у всех возникает вопрос: «Кто будет его приемником? А как вы считаете? Ну, разумеется. Конечно, это решит партия. Ну, а вы-то как считаете?» А я вам в свою очередь, вот что скажу: «Без нашей поддержки этот важный пост никто не займёт, понимаете? Поднимете, да? Потому мою просьбу не нужно воспринимать как мещанскую услугу: ты мне — я тебе. Рассматривайте её как слаженную работу в коллективе. Как будто мы единое целое».

Ягода мялся. Он не хотел сообщать секретную информацию. Скорее всего, он не был уверен, что семья товарища Толмачёва сможет прикрыть его в случае возникновения осложнений. И ещё Ягода не знал, какие силы в этом деле будут играть против семьи Толмачёва. Сдать своих коллег из ОГПУ дело не шуточное, нужно знать всё, всё взвесить, оценить риски и выгоды, а сделать это Генрих Григорьевич не мог, слишком мало было у него информации. Но товарищ Толмачёв не отступал, даже когда у него кончались все пряники, он переходил к кнутам. И кнутам страшным.