Борис Конофальский - Сталин против рептилоидов [СИ]

Товарищ Аджания собирался позвонить с утра, и добиться разговора. Он собирался сообщить, что Толмачёв ничего уже не в состоянии сделать, он утратил уважение подчинённых из-за своих провалов. А он, Аджания, может взять дело в свои руки, и завершить ритуал возмездия. Шалва был готов рискнуть. И это было не раздутое самомнение. Просто он всё знал об этом деле, так, что риск был оправдан. Только бы ему дали добро, только бы дозвониться до Первого Лица. Шалва посмотрел на часы. Через пятнадцать минут он собирался повторить звонок. И повторять до тех пор, пока секретарь Григория Евсеевича, не устанет регистрировать звонки в журнале и не соединит его с ним. Пусть даже это будет утром. Шалва знал, что добьётся своего.

А пока он ждал, с улицы Мясницкой во двор въехал автомобиль. Остановился. И затих в темноте на своём месте, там где и положено согласно регламента по транспорту «Бюро Уч. и Контр. при ГЭУ ВСНХ РСФСР».

И из него, поигрывая брелоком на серебряной цепочке, вылез гражданин с жёлтым лицом. Размял затёкшие ноги, потянулся и пошёл не торопясь в здание. Настроение у желтолицего человека было прекрасное. Он рассчитывал на хорошую награду за свою расторопность и за свою сообразительность. Он знал, что Толмачёв не скупится на награды. А наградить его было за что.

— У себя? — спросил Ефрем у секретаря, без особой почтительности.

— Что хотел? — отвечал Шалва Семёнович не глядя на него.

— Информация есть, — Ефрем побыстрее хотел получить похвалу и обещание награды, и потом пойти домой спать, время то уже шло к четырём.

— По поводу? — всё так же никуда не спешил секретарь.

— По поводу проститутки, что замочила Пильтуса.

Мозг товарища Аджания моментально перешёл из состояния сохранения энергии, в состояние высшей фазы напряжённой работы. Шалва собрался, подтянулся, для улучшения кровотока сделал несколько дыхательных движений и встал:

— Знаешь где она?

— Знаю, — по лицу Ефрема расплылась серыми губами улыбка победителя.

Нужно было действовать незамедлительно. В любую секунду дверь могла открыться, и сам Толмачёв оказался бы на пороге, и тут же Ефрем ему всё доложил бы. Этого нельзя было допустить. И не теряя ни секунды товарищ Аджания пошёл из приёмной, на ходу бросив Ефрему безапелляционное:

— За мной!

— Товарищ секретарь… — начал было Ефрем.

Но секретарь, чуть задержавшись и глядя ему в глаза, перебил его и с затаённой угрозой произнёс:

— Немедленно.

Ефрем нехотя пошёл за секретарём. Они быстро прошли по коридору, сейчас он был пуст, сотрудников в здании почти не было, кроме охраны. Дошли до конца, там Шалва своим ключом отпер бывшую ванную комнату, а сейчас специальную комнату для разговоров. Тут были краны, ванны, вода и кафель. И не было окон. Там ничего нельзя было разбить или испачкать. Секретарь запер дверь, повернулся к Ефрему и спросил:

— Где убийца?

Тут до Ефрема и дошло: «Этот уродец, этот товарищ „поди-принеси, подай чай, иди дурак“ решил продвинуться по служебной лестнице, и сделать он это собирался за счёт него. За счёт Ефрема, который не „жрамши-неспамши“ целый день выслеживал проститутку с каким-то мужиком. И выследил её, и знает где она сейчас. И никому он об этом не скажет. Вся информация только для товарища Толмачёва!»

— Так, где эта баба? — не отставал от Ефрема секретарь.

— А зачем вам знать? То дело оперативников, а вы секретарь.

— Мне нужно знать, я передам товарищу Толмачёву.

— Я товарищу Толмачёву сам скажу, а уж он решит, нужно вам это знать или нет, — рассудительно и спокойно отвечал Ефрем.

Он ещё не совсем понимал, что дело очень серьёзное, он не знал, что секретарь начал свою игру и в этой игре он пойдёт на всё для достижения своих целей. И секретарь тут же довёл до сведения Ефрема всю серьёзность ситуации, причём самым доступным способом. Шалва Семёнович взял его за руки чуть выше локтя, взял крепко, что и не шелохнуться было Ефрему, и просто выпустил когти. Острые и кривые, как рыболовные крючья когти легко вошли в ткани рук. По рукавам пиджака оперативника побежали вишнёвые капли. А его жёлтое лицо перекосилось от боли:

— Это вы чего, чего вы? — говорил он сквозь зубы. — Зачем вы это?

— Ещё раз спрашиваю: где убийца? — спокойно, холодно и не выпуская рук жертвы из своих лап, спрашивал товарищ Аджания.

— Да, что вы? Я ж товарищу Толмачёву…

Шалва Семёнович сжал его руки так, что Ефрем почувствовал, как коготь товарища секретаря скребёт его плечевую кость. И при этом товарищ Аджания чуть приподнял оперативника над полом. Кровь Ефрема уже капала на новёхонькую и выглаженную гимнастёрку секретаря и протекала в рукава.

А Ефрем завыл:

— А-а… Ы-ы-ы-ы, чего вы делаете-то? Бросьте. Руки ж разорвёте мне.

— Где убийца? — всё тем же бесстрастным тоном спрашивал секретарь. — Скажи где убийца, и я отпущу. Даже прикажу тебя в больницу доставить.

— Она в общаге РабФака, на Спиридоновке. С мужиком каким-то.

— С оперуполномоченным Тыжных? — товарищ Аджания прочёл дело Тыжных. Как только стало ясно, кто охранял Незабудку, Толмачёв потребовал копии их личных дел. И из них секретарь знал, что Тыжных учится на РабФаке.

— Да откуда мне знать, кто он. Рыжий он, крепкий, в кожанке и фуражке ходит, авто водит, — сквозь зубы и превозмогая боль говорил Ефрем, — отпустите, вы ж мне руки уже порвали все.

— А где она в общаге? Комнату знаешь? — и не думал выпускать Ефрема из когтей секретарь.

— Второй этаж, сторона улицы, от входа налево, последнее окно, там она с ним вместе, — скороговоркой говорил оперативник, надеясь, что товарищ Аджания его выпустит.

— Не дай Бог ты соврал мне, — и не думал выпускать его секретарь, — сейчас я поеду туда и если её нет…

— Да там она, там. Клянусь. Ы-ы-ы-ы, — снова выл Ефрем, — руки отпустите.

Это было похоже на правду, и секретарь отпустил его. Оперативник сполз по стене, все его руки ниже локтей были залиты кровью. Он поднял их к глазам и сидел, подвывал.

Секретарь ещё чуть подумал и пришёл к выводу, что Ефрем не врёт, глядя на него, Шалва всё взвесил и склонившись к нему одним быстрым движением разорвал оперативнику горло. Тот выпучил на секретаря глаза, схватился за горло, но конечно не мог остановить кровь. Он попытался встать, но секретарь сапогом прижал его к стене. Темно-вишнёвая, почти чёрная кровь быстро лилась сквозь пальцы Ефрема, и уже через пять секунд его взгляд остекленел. Он замер.

А товарищ Аджания убрал с него сапог, затем он скинул гимнастёрку, и тщательно вымыл руки под краном. Ефрем его уже не интересовал, секретарь думал о полномочиях, теперь ему были очень-очень нужны полномочия, разрешение действовать. И он взял бы эту женщину и провёл ритуал. Все бы заговорили о нём, и это был бы большой, огромный шаг по лестнице вверх.