Борис Конофальский - Сталин против рептилоидов [СИ]

А Андрей Кондратович перепугался, привставал, сел на место, покраснел и потряс своей пегой бородёнкой, не зная, что и делать, уже думал за проводником бежать, да Лена вдруг умолкла. Сидела тихая, стала в окно смотреть да слёзы вытирать одинокие.

— Прости, дочка, если словом рану какую твою разбередил, — заговорил сосед и стал своей рукой шершавой и твёрдой словно деревянной, гладить руку Лены, да не гладить, а только прикасаться, едва-едва, словно повредить кожу нежную боялся.

— Да ничего, — отвечала Лена и сняла шляпку свою, — ничего.

— А вот у меня, — начал дядька Андрей и стал ковыряться в своих мешках. — Картошечка очень вкусная есть, теплая ещё. Мне дочка горшок в газеты завернула, картошечка с сольцой да с маслицем топлёным, — он достал и поставил на стол горшок, — мятая, вкусная. Я тебе ещё сейчас сальца малость отрежу, да хлебушка, да лучка крепкого, бери ложечку, — он протянул Лене деревянную ложку, — ну, бери, ешь.

Есть она не хотела видно, ложку взяла из вежливости, а потом глянула на дядьку и сказала:

— Андрей Кондратович, а водки у вас случайно нет?

— Эх, душа моя, — дядя погладил свою бородёнку, — да нешто её укупишь водку-то? Нету водки у меня, нету. Только самогон, а он ядрёный, городские бабы такой не пьют.

— Я пью, — сказала Лена.

— Пьёшь? — обрадовался дядя. — Так сейчас организуем.

Он потянул из мешка четверть, почти полную с деревянной пробкой.

— А где ж ты научилась самогон-то пить, — говорил он при этом. — Вы ж городские такие балованные.

— А как Колчак пришёл, а потом и белочехи, так я с мужем и мужиками в тайгу ушла, там и приучилась.

Дядька Андрей замолчал, только руки развёл, а потом произнёс:

— Так ты из наших? Из партизан? А где воевала?

— Начинала у Краснокаменска, и до самого вашего Амура дошла, с отрядом товарища Василькова.

— Партизанка, значит, — чуть не прослезился дядя. — Родная моя. Давай-ка выпьем, раз самогон пить умеешь.

Лена кивнула. Только вот улыбнутся у неё не получилось.

Товарищ Андреев сказал шофёру:

— Тут остановитесь, дальше мы пешком.

Шофёр припарковал автомобиль у Певческого моста. Сталин и Андреев вышли из машины. Они эти места знали неплохо, Сталин хотел идти через Дворцовую площадь, но Андреев предложил пройти через Зимнюю канавку. Иосиф Виссарионович согласился. Они так и пошли, а когда дошли до набережной, Андреев остановился:

— Иосиф Виссарионович, дальше без меня. Там ждут только вас.

Сталин понимал, он согласно кивнул и пошёл к Дворцовому мосту.

Ещё было светло, хоть газету читай, хотя время перевалило за полночь. Дождик стал накрапывать, для Ленинграда дело обычное, он поднял воротник макинтоша.

Иосиф Виссарионович достал трубку, стал её набивать, он ещё издали заметил трёх не совсем обычных людей. Один был похож на монаха, а двое других на профессоров университета. Они ждали его. Увидели, стали кланяться, он тоже им поклонился, снял фуражку. Первый протянул ему руку и сказал:

— Сорокин.

— Сталин. Читал вас, но мало.

Он пожал Сорокину руку.

— Бердяев. Николай, — протянул руку Сталину.

— Сталин. Иосиф. Читал «Смысл истории». Сильная вещь. Заставляет подумать.

— Вернадский, — представился третий и тоже протянул руку.

— Сталин. Знаю вас, Владимир Иванович, но ведь вы должны быть за границей.

— А кто-то из нас должен быть в тюрьме, но товарищ Дзержинский устроил нам встречу, — отвечал Вернадский.

— Да, раньше мы работали с Лениным и Дзержинским, но Ильича уже нет, эти ящеры убили его, и товарищ Дзержинский писал нам, что дни его тоже сочтены, он говорил, что не может и шагу ступить, Зиновьев хочет его со света сжить, а Троцкий контролирует каждый шаг. — Быстро говорил Бердяев. — Ситуация не улучшается. Тучи сгущаются.

— Николаша, я умоляю тебя, — заговорил Сорокин. — Не нагнетай.

— Хорошо, хорошо, говори Питирим, — Бердяев замолчал.

— Николаша эмоционален, но в принципе он выражает нашу обеспокоенность верно. Понимаете, и мы и Ленин надеялись, что создадим первое в мире государство, где рептилии не будут править и бесчинствовать. Но сейчас мы наблюдаем полный крах наших надежд. Со смертью Ленина все надежды на свободу людей тают.

Питирим Александрович смотрел на Сталина и, наверное, надеялся, что сейчас тот скажет ему, что-то типа: «Нет, не всё ещё потеряно, у нас ещё есть шансы. Мы поборемся». Но Сталин был угрюм, молчал и раскуривал трубку. Он даже не смотрел на Сорокина, а смотрел в серую воду ночной Невы.

— Расскажите нам, товарищ Сталин, что происходит там у них? — произнёс Вернадский. — Они и вправду грызутся?

— Да, товарищи, — произнёс Сталин, — фракционная борьба в партии принимает бескомпромиссный характер. Товарищ Троцкий решил стать новым Бонапартом. Все остальные ящеры боятся этого, поэтому готовы объединиться в Директорию под руководством мудрого Зиновьева.

— А Тухачевский? Он с Зиновьевым?

— Нет, он тоже Бонапарт, только небольшой. Компактный такой, Бонапарт, — разъяснил Иосиф Виссарионович.

— Ну, всё как мы и предполагали, — сказал Вернадский.

— А что будет с вами? — спросил Бердяев у Сталина. — Каковы ваши планы? Перспективы?

— Не знаю, товарищи, сейчас я на стороне Зиновьева, он считает меня полезным, а Троцкий меня считает бездарью. В общем, я пока в безопасности. И думаю уйти на государственную службу.

— Ни в коем случае! — воскликнул Бердяев.

— Николаша прав, ни в коем случае, — согласился с ним Сорокин. — Вы должны остаться на своём посту, и начать борьбу, зря мы, что ли золотую семью Романовых с трона скидывали. Скидывали злотых, чтобы всякие серые, да зелёные, на трон взгромоздились. Смешно слышать даже: Троцкий новый руководитель страны. Он же ничтожество, пустозвон, позёр. Духовный карлик, который ворует идеи у своих врагов. Да и у соратников тоже. Нельзя этого допустить.

— Товарищи, что вы от меня хотите? — чуть раздражённо спросил Сталин.

— Мы хотим, дорогой вы наш товарищ, — заговорил Вернадский, — чтобы вы возглавили борьбу против рептилий. Вот и всё.

— Я возглавил борьбу? Я? — удивился Иосиф Виссарионович.

— Вы! — чуть не крикнул Бердяев. — Вы, а кто ж ещё. Ленина больше нет, Плеханова больше нет. Никого нет, остались только вы!

— Тут нужен человек масштаба Ильича, и соратники. Я не такой и соратников у меня нет.

— Такой, дорогой вы наш человек, именно такой, — заговорил Вернадский убедительно, — был бы жив Ленин, вы бы спокойно занимали свой пост и в ус не дули бы, но Ленина нет. Нет его. И остались только вы.

— Мы здесь собрались, чтобы вроде как благословить вас, — с улыбкой произнёс Сорокин. — Благословить на большую, огромную борьбу. Феликс говорил нам, что вы будете отказываться…