Тимоте де Фомбель - Книга Джошуа Перла

Путники остановились под большим каменным мостом. Перл уложил раненого на берегу. Разрезав кинжалом одежду, высвободил плечо и грудь. Потом аккуратно приподнял тело и убедился, что пуля прошла насквозь. Он ощупал рану с обеих сторон. Бригадир продолжал дышать и не жаловался. Рана находилась очень близко к сердцу. Перл подумал, что это конец.

– Только бы пережить ночь, – сказал Брахим, обычно не склонный к таким развернутым высказываниям. – Если дотяну до утра, то выкарабкаюсь.

В темноте было слышно, как дрожит, стоя в воде, лошадь. Затем раздался первый удар грома. Бригадир улыбнулся, поняв, что это не взрыв.

Начался дождь. Перл перевязал рану разорванной одеждой. Раз пуля прошла насквозь, оставалось только ждать.

Он накрыл Брахима своим плащом и лег рядом. Они слушали дождь, тяжелый летний дождь, похожий на водопад. Время от времени сверкала молния. С каждым ударом грома Джошуа вспоминал ту ночь, когда покинул свой мир. Не ждет ли сегодня подобное путешествие его товарища?

Через час раненый начал хрипеть. Джошуа намочил знамя в ручье и положил ему на лоб.

– Скажи что-нибудь, – попросил бригадир.

По иронии судьбы той ночью под мостом встретились два самых неразговорчивых солдата Франции. Перл не знал, что сказать. Бригадир застонал. Стало ясно, что дальше молчать уже нельзя. Он должен был облегчить смерть тому, кто спас ему жизнь.

– Скажи что-нибудь.

Перл подумал о самом дорогом, что у него было.

– Я родился далеко отсюда, – сказал он.

– Я тоже, – с трудом выговорил бригадир, вспомнив маленькую деревушку в тысячах километрах от их убежища.

Была полночь.

Джошуа Илиан Перл проговорил с товарищем до рассвета.

Он рассказал ему обо всем. Даже о том, что поклялся никогда не вспоминать.

На заре раненый еще дышал.

На следующий день немецкая танковая дивизия подобрала двух заблудившихся солдат на одной лошади. Раненого сначала подлечили в лазарете, а затем обоих отправили в лагерь для военнопленных в Вестфалии.

Бои во Франции закончились. Война была проиграна, страна – оккупирована.

Письмо начиналось словами «Дорогой наш Джошуа», и это невыразимо тронуло заключенного, стоявшего в снегу возле барака. Жак Перл, наверное, тоже волновался, когда, сидя с женой в маленькой парижской гостиной, выводил на бумаге это имя. Держа в руках карандаш, он, должно быть, чувствовал жар печи и аромат хлеба из каштановой муки.

Дорогой наш Джошуа!

Две недели назад мы получили твое письмо. Мы почти не спим. Когда я увидел на конверте имя отправителя, думал, умру на месте. Я не открывал письмо до самого вечера. Сегодня мы тебе отвечаем, потому что на дворе Рождество. Ты знаешь, что лавка закрыта. Мы оба в халатах. Это забавно, потому что уже почти полдень.

Я написал «наш Джошуа», потому что ты попросил так написать для охраны, которая читает письма заключенных (здравствуйте, господа!). Но мне приятно так тебя называть, мне приятно выводить эти буквы на бумаге. Дорогой Джошуа, наш малыш, не думай, что сделал нам больно своим письмом. Не думай.

Слезы навернулись ему на глаза. Перед началом зимы он написал старикам из-за человека, вместе с которым чистил лагерную цистерну. Среди заключенных только он и Джошуа говорили по-французски, и парень так обрадовался, услышав родной язык, что выложил Перлу всю свою жизнь, начиная с первых дней. В том числе он рассказал, что его родители даже рады, что он в плену. Его семья держала отель на севере Франции. Поскольку они были евреями, у них были проблемы с полицией. И их не трогали лишь потому, что сын оказался в плену у немцев.

Пока сын гнил в лагере, глодаемый вшами, отель с роялем в холле и видом на реку из ресторана процветал. А солдат говорил, что боится только одного: умереть от тифа до конца войны.

– Если я умру, отель закроют.

Выслушав эту историю, Джошуа вспомнил лавку Перла. Он ничего не писал старикам с самого начала войны. Иначе пришлось бы объяснять, почему на конверте стоит имя их умершего сына.

Но тут он подумал, что тоже мог бы помочь им, сообщив, что храбрый солдат Джошуа Перл, сражавшийся за Францию, вот уже два года находится в немецком плену.

Да, – продолжал Жак Перл, – с администрацией сейчас отношения непростые, но я верю в свою страну. Пусть не думают, что от нас так легко избавиться!

Поэтому пока я не стану говорить о тебе в префектуре, как ты советуешь. Хвалиться, что мой сын в плену, – это как-то неправильно. К тому же лавка до сих пор работает. Вокруг полным-полно куда более несчастных людей. Посылаю тебе фотографию нашей рождественской витрины, чтобы ты не беспокоился. Фотографировал аптекарь. Посмотри, как красиво.

Джошуа достал из конверта фотографию, которую сначала не заметил: лавка Перла в мерцающих огоньках, а в углу – обнадеживающая надпись:

Еще в письме Жак Перл обещал обязательно прислать разных сладостей для Джошуа и его товарищей. Перечислял вкусы мармелада, которые до сих пор в ходу, несмотря на сокращение бюджета. А также рассказывал о сумке с орехами, обнаруженной в подсобке одним осенним утром. Эта чудесная находка спасла их от разорения. Упоминал Перл и миндаль с фермы Пилон – никогда еще этот миндаль не был таким вкусным!

В последнем абзаце говорилось о новой помощнице, которая устроилась к ним в сентябре и очень выручает после отъезда Джошуа.

Она так прекрасно работает и так мила, что мадам Перл, конечно, мечтает познакомить ее с тобой, когда ты вернешься. Я хотел ее сфотографировать. Она сидела возле лавки, но, видимо, убежала, прежде чем аптекарь сделал снимок. Вечно девушки так поступают. Ей нравится, когда я рассказываю о тебе. Ах да, забыл: она очень красива.

На фотографии Джошуа заметил маленькие следы на снегу возле лавки.

В конце письма Жак Перл иносказательно (чтобы охрана не поняла) сообщал, как ему не терпится поговорить с Джошуа и выяснить, почему тот сбежал, взяв имя умершего мальчика.

Джошуа аккуратно сложил письмо и спрятал в карман. Ледяной ветер обжигал пальцы, но ему было хорошо: он больше не чувствовал себя обманщиком.

Начинался февраль. Два трудных лагерных года были уже позади. Джошуа работал в основном на лесоповале, где вместе с другими пленными перетаскивал и грузил спиленные деревья. Большинство заключенных были поляками. Многие умирали с голоду, питаясь супом, прозрачным, как дождевая вода. С французами немцы обращались немного лучше, однако голод, болезни, вши, жестокость делали жизнь почти невыносимой.

Джошуа вернулся в барак. Вдоль стен в три яруса тянулись нары. Он присел на край нижней лежанки.