Тимоте де Фомбель - Книга Джошуа Перла

– Никого я не находил. Благодарю вас.

Он почти побежал по улице мимо Люксембургского сада. Ярко светило солнце.

Вернувшись в лавку, Перл обнаружил, что клиенты не обращают никакого внимания на мальчика, который, сидя в уголке, тихонечко наклеивал этикетки на пакеты. Мальчик очень старался. Мадам Перл время от времени бросала на него покровительственные взгляды. Завидев мужа, она вопросительно подняла подбородок. Перл спокойно покачал головой – мол, ничего нового. Глаза супругов светились радостью.

Перл решил, что сделал всё возможное. И разгадать тайну мальчика ему, увы, не суждено. Если серьезно: куда еще он мог пойти? О полиции он и слышать не желал. Если кто-то потерял мальчика, пусть придут и заберут.

Вот так в доме Перла появился нежданный гость, чудесный пассажир грозы, прибывший вместе с дождем и ветром. Супруги называли его «паренек», «малыш» или «испанец». Он быстро сделался незаменимым человеком в лавке, работал за троих и постепенно выучил французский – по вечерам мадам Перл занималась с ним на кухне. Меланхоличный мальчуган оказался умным, живым, очаровательным. У него были странный акцент и серые глаза.

В него влюблялись девушки. Одна из них, по имени Роза, приходила каждый вечер на протяжении всего лета 1938 года. После закрытия лавки они час гуляли, а затем парень провожал красавицу в пассаж «Прадо», где ее отец держал парикмахерскую. Возвращаясь домой, он видел мадам Перл, которая ждала его у окна. Он поднимался по лестнице. Специально для него хозяйка оставляла дверь открытой.

Она окликала его:

– Как дела, малыш?

Он садился за стол и смотрел, как мадам Перл чистит картошку или рыбу. Она отказывалась от его помощи и смотрела на него с нежностью. Он послушно держал руки под столом.

– Погулял?

Он кивал.

– Это хорошо, – говорила мадам Перл. – Не хочешь пригласить девушку в кино?

– Нет.

Мадам Перл знала, что походы в кино помогают отношениям развиваться.

– Вы общаетесь?

– Немного.

– Она очень красива.

Он снова кивал.

– Еще заходила девушка из кафе. Как ее зовут?

– Адрианна.

– Красивое имя. Только вслушайся… А-а-а-адриа-а-а-анна-а-а…

Мадам Перл начинала смеяться.

– Я понимаю, почему они все влюбляются. Что за дивный акцент у тебя? Когда-нибудь расскажешь, дикарь ты мой милый?

Иногда мадам Перл случалось слышать, как мальчик говорит на родном языке. От этих звуков она содрогалась ночами.

Бывали и плохие дни. Дни, когда их мальчик словно перевоплощался. Он закрывался в комнате, орал, выталкивая Жака Перла, который пытался помочь. Потом исчезал на какое-то время. Мадам Перл называла такие срывы «днями гнева».

От этого гнева дрожали стены, и дом сотрясался от чердака до погреба.

Мальчик казался одержимым. Он проклинал небеса, раздирал пуховые подушки. Он кричал, что хочет избавиться от себя, покинуть этот мир. Сражаясь с самим собой посреди поля боя, заваленного белым пухом, мальчик выкрикивал фразы на родном языке, которые звучали подобно стонам больного или вою волка, попавшего в ловушку. Он распахивал шкафы и пытался пробить их насквозь ножками стула, словно искал выход. Он кричал что-то о потерянных дорогах. Когда его крики стихали на улице, мадам Перл начинала подметать осколки разбитых тарелок. Потом относила соседям килограммы сладостей, чтобы извиниться.

Несколько дней спустя мальчика находили в заднем помещении лавки. Он старательно лепил мармеладки.

– Как дела, малыш?

Он поднимал глаза, и было видно, что на некоторое время он успокоился. Никто не знал, куда он убегал. Но сладостное ощущение его присутствия, его ловкие руки и бездонные глаза заставляли забывать о плохом.

Каждый год накануне Рождества лавка Перла открывалась для детей. Они прибегали целыми толпами, словно маленькие варвары с ранцами за плечами. Перед дверью они на секунду останавливались, чтобы отдышаться, пригладить волосы, глядя в витрину, и затем по очереди, не толкаясь, заходили в магазин. Слишком взрослые девочки брали за руку маленьких, чтобы не привлекать внимания к своему возрасту. И без того вежливые дети старались вести себя безукоризненно, говорили «Здравствуйте, мадам!»; «Веселого Рождества, месье!» Даже маленькие шалопаи и хулиганы с кепками в руках вели себя тише воды ниже травы, зачарованные порядком, золотистым светом, красками, запахами: дети словно шагали по сахарным облакам.

По случаю Рождества каждый получал в подарок мармеладку в белой бумаге с красными буквами.

Двадцать четвертого декабря клиенты уступали очередь детям. Получив угощение, ребята не спешили уходить – уж больно хорошо было в лавке. Они медленно шагали к выходу. Впрочем, никто не рисковал подходить к прилавку дважды. Ведь господин Перл изобрел приговор «семь лет без мармелада» – для тех, кто попытался бы смухлевать. А когда тебе шесть или восемь, такой срок равносилен вечности.

К тому же здесь, в еврейском квартале маленьких лавочек и ателье, зимой 1938 года лучше было бы не думать о том, что будет с этими детьми через семь лет, после войны.

Когда волна ребятишек схлынула, мальчик отправил Перлов домой.

– Я всё закрою. Идите спать.

Жак Перл не спорил. Он видел, как устала жена, да и сам уже с трудом держался на ногах.

Утром этого дня посреди толпы детей в лавку заявились двое полицейских. Перл отвел их в отдельную комнатку.

Они пришли за неким Джошуа Перлом, которого обвиняли в уклонении от воинской обязанности. Перл слушал жандармов раскрыв рот, а затем сказал, что его сын первым бы отправился защищать свою страну. Если бы не умер пять лет назад.

Перл был совершенно спокоен. Но вдруг один из полицейских, нос которого подрагивал в такт словам, спросил:

– Вы уверены?

И тут Жак Перл отчетливо вспомнил тело сына под простыней в гостиной. По лицу хозяина лавки жандармы поняли, что им лучше убраться восвояси.

К восьми вечера сердце Перла так и не успокоилось. Он взял под руку жену и повернулся к мальчику.

– Спасибо, малыш. Когда закончишь, сходи к штукатуру с улицы Сентонж, у него праздник, и все три его дочки вчера по очереди заходили за тобой. Развлекись немного.

Супруги поцеловали мальчика в лоб и пошли домой. Они старались не отмечать Рождество. Так они проявляли оставшееся у них религиозное чувство.

Оставшись один, мальчик тщательно вымыл прилавок. После грандиозной распродажи в лавке не оставалось ничего, и на следующий день «Дом Перла» всегда бывал закрыт.

Мальчик подмел пол. Он умел прибираться. Печь не горела, но от нее до сих пор шло тепло. У двери под занавеской лежала книга в потрепанном переплете.

Мальчик поднял книгу, вытер ее. Наверное, кто-то из детей уронил, когда приходил за мармеладом.