Борис Конофальский - Сталин против рептилоидов [publisher: SelfPub.ru]

– Глупо, – только и успела сказать Ракель Самуиловна, и пошла за ним. И едко спрашивала. – А вы знаете, что-нибудь про ослов?

– Про кого? – Не понял Свирид, открывая ей дверь.

– Про осликов, это животные такие. С ушками.

– А, это, на котором Христос въехал в Иерусалим?

– Да, на нём. Так вот, эти животные считаются самыми упрямыми.

– А к чему это вы начали здесь про ослов с утра пораньше? – Спросил Тыжных и с подозрением покосился на неё, одновременно заводя мотор.

– А к тому, товарищ Тыжных, что вы упрямством своим переупрямите самое упрямое животное. – С улыбкой сказал Ракель Самуиловна.

– Ага, ну понятно. – Произнёс он, выруливая от бордюра. – А знаете, вот была у нас в деревне одна корова однорогая…

– Уже знаю, Падлой звали, она мне скоро как родная будет, просила же не сравнивать эту вашу Падлу со мной ни по каким критериям. – Заносчиво и насмешливо говорила Ракель Самуиловна, доставая последнюю папиросу.

– А я, может, и не сравнивал вас с ней, хотя будь вы коровой, были бы ейной родной сестрой и тоже бы по крышам курятников скакали бы.

– Дурень, – беззлобно сказала красавица и закурила.

– Может и дурень, а вот знаю, что табак натощак курить вредно. – Ухмылялся Тыжных. – Не то, что некоторое умные.

– А, вы уже и не только в коровах разберетесь, вы ещё и доктор? – Язвила Ракель Самуиловна, выпуская в Свирида дым.

– Да я не доктор конечно, но наш фельдшер полковой так и говорил: «Товарищи, пока с утра не порубаете, махра, махорка, – враг, не хуже Врагеля».

Автомобиль катил по залитым утренним солнцем пустынным улицам Москвы. Товарищ Незабудка, молчала, папироску не выбросила, несмотря на рекомендации компетентного Свирида в вопросах утреннего курения. Она поглядела на него и спросила:

– А где вы ослов видели, или они у вас в деревне водятся, вместе с однорогими коровами?

– Зачем в деревне, я ослов в Крыму видал. – Отвечал товарищ Тыжных и добавлял со знанием дела. – Серые они и мелкие, словно мерина недокормленные. И хвост у них не как у лошади, не хвост, а паскудвсто некрасивое.

– О, так вы отдыхали в Крыму? – Удивилась красавица.

– Отдыхали, – кивал Свирид, – неплохо отдохнули. Только снег шёл мальца, а так славно отдохнули.

– И где вы там отдыхали? В снегу-то?

– Ну, так наш полк был придан седьмой пехотной дивизии, мы как Сиваш форсировали, так дивизия завязла в боях, там офицерьё сплошное стояло, а мы их по берегу обошли и пошли сразу на Симферополь, почти без боёв шли, там я ослов и видел. Там и отдыхали, а потом на Ялту пошли, там вообще две недели стояли, аж до конца января. Там я и отъелся, и рана моя до конца зарубцевалась, и коня подлечил, и вшей почитай подчистую вывел. В общем, хорошо отдохнули. А харч какой был, о! Баранина! А потом там и обмундирование новое получили, со Врангелевских складов. Отлично обмундирование, английское. Китель у меня был офицерский. Его потом шрапнелью порвало в Польскую, жалко было.

Тыжных, этот мальчишка рассказывал ей это так, как будто он не на войне был, а катался по лучшим курортам Европы. Он улыбался, вспоминая Крым так, словно это лучшее воспоминание в его жизни. Ракель Самуиловна смотрела на его правую веснушчатую щёку и поняла, что, за всю свою жизнь этот крепкий деревенский парень ничего лучше и не видел, чем этот зимний отдых в Крыму.

– А сколько вам лет, Свирид? – Спросил она.

– Так двадцать второй уже. – Важно сообщи он.

– Двадцать второй уже? – Переспросила она.

Он только кивнул в ответ.

– А сколько лет вы воюете?

– Сколько? Да ещё с девятнадцатого начал, под Царицыным. Служил тогда у товарища Жлобы в Стальной дивизии. Но там повоевал немного, контузило меня. А потом мне коня доверили, – говорил он с гордостью, – попал я Первую конную, начинал на Волге, затем Дон и Кубань. Потом Донбасс, Крым, Польша. А потом Туркестан проклятущий, ох, как меня жара донимала, мы там за басмачами гонялись, за Джунаид-ханом.

– А где это?

– В Хорезме.

– И как там? В Хорезме?

– Пылища, электричества нет, зато фрукты разные, дыни, яблоки. А девки, все лица за тряпки прячут до свадьбы. Отсталый люд, никакого классового самосознания нету. А потом, полгода назад, меня сюда по партийной разнарядке направили.

«Вот и всё, что видел этот конопатый мальчишка за свою жизнь: нищую деревню с коровой Падлой и страшную войну», – подумал Ракель Самуиловна глядя на него.

Она вдруг протянула руку и погладила его по щеке. А он вздрогнул словно его ударили, испугался как будто, уставился на неё своими зелёными глазами забыв про дорогу:

– Чего вы?

– Ничего, – Ракель Самуиловна, улыбнулась, – просто хотела проверить настоящий вы или из воска.

– Чего? Из какого воска? – Забубнил Тыжных, продолжая глядеть на неё с подозрением. – Вот тут я вспомнил один случай…

– Опять с коровой Падлой?

– Ну да. С ней. – Он не отрывал от неё глаз.

– Смотрите лучше на дорогу, товарищ Тыжных, – смеялась Ракель Самуиловна. – И что было с этой легендарной коровой?

– Да дурная она была, под быка не шла, как её не водили, не шла, хоть ты тресни, хоть привязывай её, ни одного отёла не было у неё, хозяева с ней маялись, с дурой, а как свадьбу собачью увидит, так бежит к ней и бегает вместе с собаками. Что она там о себе думала, Бог её знает. Может собакой себя считала, вот как так может быть, к быку не шла, а как собачья свадьба так она кол из земли любой вырвать могла, что б только побегать, да поглазеть.

Ракель Самуиловна вдруг стала серьёзна и, глядя на Свирида спросила:

– Товарищ Тыжных, а за какой такой субботний форшмак, вы мне рассказали про эту вашу сумасшедшую корову? Чтобы я свои женские мозги ломала, об этой вашей корове? А мне не про корову вашу слабоумную нужно думать, а о том, что меня ищут людоеды, и что у меня помада кончается. И к маникюрше нужно.

– Чего? – Не понял Свирид и нахмурился.

Товарищ Незабудка заметила, что он всегда хмурится, когда чего-то не понимает:

– Я спрашиваю, при какой оглобле здесь эта ваша странная корова? Зачем вы мне этот ужас рассказали, чтобы она мне снилась? С собаками вместе?

– Да не при какой, – отвечал он, чуть покосившись на неё. – Так, к слову пришлось.

– Это феноменально! Это какой-то триптих: Я, конопатый марксист и однорогая корова Падла, с явными сексуальными расстройствами. Что же нас всех объединяет? – Спросила товарищ Незабудка сама себя и стрельнула окурком в окно.

Конопатый марксист только покосился на неё и ничего не сказал.

До самой газолиновой станции они доехали молча.

Всё, то чего боялся товарищ Аджания – случилось. Как не заставлял он шофёра гнать «Понтиак» по утренней и пустой Москве, как не торопился сам, чуть не бегом влетая в общежитие РабФака, всё-таки он не успел.