Александр Громов - Крылья черепахи

В тоннеле было сумрачно, провешенный по стенам светящийся кабель не давал настоящего света. Сюда уже была втащена малая ферма будущего виадука, и Ксавье не утерпел, прошелся ощупью по швам, выискивая дефекты. Нету. Ну и хорошо, что нету. Чем-то и тоннель хорош: идти спать не хочется, к костру возвращаться еще рано, не в чащу же идти, там ночное зверье, тот самый гиенолев, которого Леви поселил на Земле… ладно, с кем не бывает. А оружие заперто – от соблазна, и в руках ни ножа, ни даже табурета, хотя все это фольклор: даже Леви знает, что убить гиенольва ножом невозможно. Его можно только поджечь, он вспыхивает сразу, как пропитанный эфиром, ревет и мечется, мечется и горит…

Ближе к концу тоннеля резко чувствовалась сырость: в любой сезон над каньоном висела водяная пыль. Хьюг боком сидел на краю, привалившись спиной к стенке тоннеля. Одну ногу он поджал под себя, другая свешивалась в каньон. Противоположной скалы видно не было, она только чувствовалась и гнетуще давила на сознание. Прямо напротив в мокрой черноте дрожал и плавился белый круг, обведенный кольцевой радугой, — светящийся вход следующего тоннеля.

— Не упадешь? — спросил Ксавье.

— Когда-нибудь упаду обязательно, — равнодушно согласился Хьюг. Он отвернулся от черноты и заморгал, привыкая к свету. — Кого опять принесло?

— Это я, Ксавье. Не ждал?

— Ксавье, говоришь, — пробормотал Хьюг. — Это который же?.. А, помню, помню, инженер. Ты иди отсюда, Ксавье, ладно?

— Ладно, — Ксавье пожал плечами. Ему вдруг до смерти захотелось вот так же посидеть на скользком краю, впитывая кожей сырую тьму и думая только о своем, неприкосновенном. Интересно, удастся ли отсюда разглядеть звезды? — Я, собственно, ненадолго. Немного побуду, потом уйду.

— Ты не потом, ты сейчас уйди…

— Куда это? — спросил Ксавье, отступая на шаг. Он был уверен в том, что Хьюг видит его усмешку. Разумеется, нехорошо провоцировать, и Хьюг безусловно прав, но господи, как же надоело…

— К прототипу! — рявкнул Хьюг. — Сам уйдешь?

Многовато на сегодня, подумал Ксавье. Сначала Леви, теперь Хьюг… тормоза не держат. И я уже не первый.

— А если сам не уйду? — спросил он, косясь на обрыв. — Тогда что?

Хьюг подвигал желваками. Помедлил.

— Тогда садись…

Ксавье осторожно приблизился к краю, осторожно сел, не спуская глаз с Хьюга, оперся о скалу напряженными лопатками – в случае чего можно успеть вскочить. Второй неписаный закон нарушался безбожно, такое даром не проходит.

— Следишь за мной? — спросил Хьюг.

— Слежу, — согласился Ксавье. Он был готов ко всему. — Да кто за тобой не следит? Все следят.

— Ты-то зачем?

Ксавье пожал плечами:

— Да так, знаешь ли. Все-таки я твой начальник, обязан знать, что с тобой происходит, разве нет?.. — Было видно, как Хьюг обмякает, расслабляясь. Похоже, он держал себя в руках. — А если человек избегает общества и прячется в тоннеле, — продолжал Ксавье, воодушевляясь, — то следить за таким человеком я просто обязан. Да и каждый обязан.

— Следи, следи, — кивнул Хьюг. — Ты за мной хорошо следи, спрыгну ведь.

Ничего себе… Ксавье осторожно посмотрел вниз, в черноту. Дна каньона не было видно, его и днем не было видно, только слышался шум потока, пробравшийся сквозь километровую толщу тумана. Лететь и лететь… Чепуха, опять Хьюг шутит.

— Они, наверно, хотели как лучше, — равнодушным голосом сказал Хьюг. — Как положено, из ума пополам с сердцем, из высших гуманистических устремлений… как могли. Они там на Земле большие гуманисты, иначе у них уже не получается. Создать людей разными – да разве это возможно? Для гуманиста? Ведь один созданный обязательно будет умнее или сильнее, красивее… м-м… агрессивнее другого, а ведь это уже преступление – знать, что кто-то заведомо будет обделен, кому-то не достанется чего-то нужного, когда так просто ему это нужное дать. Просто протянуть руку и дать – живи, имей, пользуйся на благо, больше не дадим и меньше иметь не позволим… избавь себя хотя бы от зависти, стань человеком, скот, в обществе таких, как ты. Иметь возможность создать идеальный социум, извечную мечту, общество абсолютного, безграничного равенства и пренебречь – разве не преступление?.. Идеальное общество нельзя населить неидеальными людьми. Это не для практического гуманиста, верно? И ведь хорошие, наверно, ребята… — Хьюг хрипловато рассмеялся. — Я бы с ними не прочь поделиться впечатлениями. Одного только не могу им простить…

— Чего? — спросил Ксавье, моргая.

Глаза Хьюга совсем потухли.

— У нас слишком большая тяга к жизни, — сказал он, глядя в черноту. — Слишком. Покоритель и должен быть жизнестойким, тут у гуманистов сомнения не было. Это и так само собой разумеется. — Он опять рассмеялся. — Мы должны жить и работать, до прилета переселенцев мы должны освоить хотя бы десятую часть суши, да в конце концов мы должны жить и для себя, они об этом не забыли, для них это наверняка было даже важнее… У нас прототип вместо генотипа, нам прописано радоваться. Видишь – я смеюсь… Скажи, а ты мог бы сейчас спрыгнуть, а? Вон туда?

— Туда? — Ксавье почувствовал, как его ладони ищут опору. — Н-нет… А зачем?

— Не хочешь, — удовлетворенно сказал Хьюг. — Это так естественно. А если бы очень захотел, если бы все надоело до головной боли, до рвоты… смог бы?

— Ну, наверное, — Ксавье сделал движение, будто собирался еще раз наклониться над обрывом. Он знал, что этого не сделает. — Почему бы нет. Если бы, как ты говоришь, все надоело… Всегда можно себя заставить.

— Вре-ешь, — злорадно сказал Хьюг. — А ну попробуй. Никогда ты себя не заставишь, запомни это как следует. Ни-ко-гда. И никто из нас не сможет себя заставить, даже в темноте с разбега, мы слишком сильны для этого. Слишком любим жизнь, слишком предназначены для жизни, долгой и счастливой – по благородному замыслу наших создателей. Беда в том, что мы созданы еще и слишком общительными, чтобы, значит, не разбеглись друг от друга, а образовывали социум. Ты что-нибудь слыхал об отшельниках?

Ксавье покачал головой.

— Ну еще бы, где тебе. Об этом мало говорят, и правильно. Детская болезнь. Время от времени кто-нибудь, до этого числившийся вполне благополучным, вдруг начинает огрызаться, иногда даже буйствует, это смотря по обстоятельствам, а потом просто бежит. Подальше. Прячется в лесу, в горах, жрет черт-те что, воюет со зверьем и первые дни совершенно счастлив. Только больше месяца никто не выдерживает – возвращаются, и все по новой… Так-то.

— Зря ты здесь сидишь, — сказал Ксавье, — ревматизм ловишь. Потому и мысли у тебя такие. Шел бы к костру, что ли. Погрелся бы, послушал – разве плохо?

Хьюг с интересом посмотрел на него:

— А что, историю про трех баб на леднике там еще рассказывают?