Амантий Буравсон - Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

С первым выходом из кареты вообще была комедия. Я очень долго терпел, но понял, что «держаться нету больше сил».

— Уважаемый Кузьма, мне надо выйти, — жёстким тоном сказал я.

— Нельзя. Барин не велел, — опять гнул свою линию лакей.

— Мне в туалет надо, — тут я уже перестал церемониться и сказал прямым текстом.

— Туалет будет когда приедем. Сейчас не время брови рисовать.

Тут до меня дошло, что в восемнадцатом веке это слово обозначало совсем другое. Тогда как, простите, обозначалось то место, куда царь пешком ходит?!

— Я неправильно выразился. Мне… По малой нужде. Понятно?

Кажется, лакей наконец догадался, что имеет в виду странноватый пленник и вытащил из-под сидения ночную вазу. Сервис на высшем уровне, что уж там говорить.

Убедившись, что по более «серьёзным» делам меня тоже выпускать не будут, я все три дня отказывался от пищи и воды, а на четвёртый чуть не сдох от упадка сил и интоксикации организма.

Наконец поздним вечером мы прибыли в пункт назначения, которым оказался шикарный особняк, окружённый парком, в котором росли кипарисы и пальмы. Не иначе, итальянская резиденция каких-то русских аристократов.

Кузьма проводил меня в столь же роскошные покои с огромной кроватью и плотными бархатными занавесками, где я с ужасом дожидался своей горькой участи. Сейчас явится мой мучитель, и бедный сопранист Алессандро пополнит ряды «благородных грешников». О, судьба! Почему ты так несправедлива? Почему бедный больной певец не имеет никакой надежды на счастье и вынужден прогибаться под власть имущими? Об этом разве я мечтал, когда стремился на оперную сцену? Или это плата за успех?

Однако, даже спустя целый час, никакой мучитель не явился. Вместо него пришли какие-то люди в париках и желтоватых камзолах: вероятно, слуги. Они принесли в комнату подносы с какими-то яствами, на которые я даже смотреть не стал, и ушли.

Я метался по комнате, как затравленный олень, и не мог найти себе покоя. В животе урчало от голода, но я не смел даже прикоснуться к той пище, которую мне здесь предлагали. Горек хлеб в доме врага, я это прекрасно понимал. Но странно… я ведь вроде бы не Людмилу пел? За что же меня ты так, злобный Черномор?!

Ближе к ночи те же слуги в париках притащили мне серебряный таз с водой и ночную рубашку из белого шёлка.

— А где белые тапки? — с издёвкой спросил я у лакеев, но те ничего не ответили. Видать, немые.

В любом случае, я не буду это надевать. Хоть убейте. Я им так и передал, отчего слуги варвара тотчас покинули камеру несчастного пленника.

Спать я лёг на ковре перед кроватью, в грязном, пропитанном холодным потом, костюме. Но уснуть не получалось. Так и вставал перед глазами жуткий образ, средний между титаном Кроносом и Франкенштейном.

Необходимо отметить, что все мои опасения были не на пустом месте. Я премного был наслышан о несчастных «виртуозах» и жестоких покровителях, которые издевались над первыми по полной программе. Я читал соответствующую литературу, которая напоминала мне скорее криминальную хронику, но это было ничто по сравнению с тем, что я испытал на собственном опыте.

Мне было лет семнадцать, и я поехал к родственникам в Москву на поезде дальнего следования. Один. Помимо меня в купе находились две девушки и парень. Все трое являлись студентами какого-то иногороднего вуза. К ночи студенты напились и начали куролесить, устроив оргию на троих. А я, будучи образцово-показательным мальчиком, не знал, куда деться. В конце концов, пьяный сумасшедший студент, видимо, пресытившись компанией прекрасных однокурсниц, стащил меня со второй полки и пригласил выйти в тамбур покурить. На тот момент я, к сожалению, покуривал, поэтому согласился. Вскоре раздался такой страшный крик на весь вагон, что в тамбур примчались проводницы обоих вагонов. Я вопил как резаный поросёнок, когда мерзкий студент предпринял попытку поставить меня на колени и уткнуть лицом в своё дрянное восставшее достоинство, при виде которого меня чуть не стошнило. И если бы не подоспевшие вовремя «хранительницы вагона», я бы наверное умер от физической и моральной травмы.

Проснулся я на рассвете. Судя по отсутствию болезненных ощущений в определённом месте, никто не приходил, и я немного успокоился, хотя что и говорить: не сегодня, так завтра придут. Клянусь своим золотым сертификатом — непременно придут!

К полудню явились те самые неразговорчивые слуги. На этот раз — с каким-то безумно дорогим костюмом из бежево-розового атласа с золотыми пуговицами. Вероятно, похититель думал купить меня за тряпки? Нет, ошибаешься, любезный. Я отослал их всех вместе с костюмом и дверь захлопнул. Программист Алессандро так просто не сдастся!

Не знаю, сколько дней продержали меня в этой золотой клетке. Я по-прежнему ничего не ел из того, что приносили эти варвары, я отказывался от еды и одежды, которую мне предлагали. Лучше быть грязным и голодным, чем становиться на колени перед развратной аристократией!

Сегодня приходил Кузьма и сообщил, что через неделю приезжает хозяин. Смутно представляя, что меня ждёт, я окончательно упал духом. Всё. Ты больше не принадлежишь сам себе, Алессандро. За тебя всё решили, и сделать ты ничего не сможешь. Пути назад нет, и жить дальше смысла тоже нет. Но постойте… В какой-то момент я заметил среди принесённых блюд и посуды серебряный нож для фруктов. Вот им и воспользуюсь, подумал я, не надеясь уже ни на что. Лучше быстрая смерть, чем столь длительное и бессмысленное мучение.

Поэтому одним прекрасным утром, на рассвете, я расположился на ковре, ставшем мне кроватью, и со всей дури полоснул по левому запястью ножиком, пуская скупую и пресную слезу сопраниста, оплакивающего самого себя. О, почему так всё закончилось? Я знаю, сам виноват. Сам обидел стольких людей и должен пострадать. Но почему должны страдать они? Что скажет Доменика? Что скажет мама? Мама… Почему твой сын последнее дерьмо? Почему я целый год тебе не звонил? Не спрашивал, как ты? Мама, мне плохо, родная… Прошу, забери меня отсюда, своего недостойного сына!

…Попытка самоубийства снова вылетела с ошибкой. В комнату ни с того ни с сего ворвался Кузьма и с силой выхватил у меня мою последнюю надежду на спасение, ворча про себя: «Совсем страх Божий потеряли с этими басурманами!». Затем приказал младшим слугам вынести из комнаты ковёр и кое-как забинтовал мне запястье какими-то тряпками, после чего заставил выпить красного вина с мёдом — якобы помогает при потере крови.

Прошло около двух недель с момента моего похищения. Я приучился есть то, что мне приносили. Хотя бы только кусок хлеба и стакан воды в день. Помирать вредный Кузьма мне запретил «пока князь-батюшка не вернётся». Да чихал я на его князя-батюшку! Пусть хоть сам царь или Папа Римский, мне всё одно. Не стану я с ними. Хоть на куски меня рвите, не стану!