Амантий Буравсон - Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

На третий день четвёртой недели за мной пришли. Всё те же самые слуги. Не спрашивая на то моего разрешения, они раздели меня и вымыли в тазу (вместе с головой). Такого позора я ещё не испытывал за всю свою жизнь! Эти посторонние люди посмели бессовестно взирать на мой изъян! Да ещё и коснулись этого места ненавистной мочалкой! Да я готов был их всех переубивать в тот момент, вот только было бы чем!

После чего эти мучители, несмотря на угрозы с моей стороны, заставили меня надеть дурацкий бежевый (то есть, не пойми какого цвета, ибо я таких цветов не понимаю) костюм, хотя я отчаянно сопротивлялся. Парик на меня они надевать не стали, вместо этого тщательно высушили и расчесали отросшие лохмы: видимо, волосы «виртуоза» представляли собой отдельную ценность!

После чего эти люди отвели меня по коридорам в огромный зал с бархатными занавесками до пола. Стены были украшены барельефами, а посередине зала стоял роскошно накрытый обеденный стол. Но мне было всё равно. Меня здесь нет. Потому что моё сердце осталось биться в Риме. Я сам по нашей тайной VPN* передал его маленькими пакетами своей возлюбленной получательнице — маэстро Кассини.

Не обращая внимания на просьбы слуг присесть за стол, я истуканом стоял посреди помещения и не сдвигался с места. Разум был занят другим. Зачем только я согласился на эту злосчастную женскую роль? Зачем ты это сделала, о Доменика? Чего ты хотела, отправляя «любимого мальчика», как ты же и изволила выразиться, на верную смерть?!

Мои мысли были прерваны приближающимся стуком каблуков по коридору. Двери с античными барельефами раскрылись, и в зал вошёл высокий широкоплечий мужчина в богатом костюме из красного бархата. Ну, думаю, всё. Прощай, Санёк, и здравствуйте, бесконечные муки. Однако, когда незнакомый аристократ приблизился ко мне на достаточное для внимательного рассмотрения расстояние, то при одном только взгляде на него мои глаза широко раскрылись, и у меня непроизвольно вырвалось:

— Дедушка?!

Незнакомец был точной копией покойного Ильи Павловича Фосфорина в молодости: тот же узкий прямой нос, те же тонкие черты лица, тот же строгий и вместе с тем — спокойный взгляд тёмно-стальных глаз. И прядь, знаменитая фосфоринская прядь на правом виске, выделяющаяся на фоне вьющихся чёрных волос.

Дед Илья, военный врач, посвятил всю жизнь служению людям и работал до самого последнего дня. И ушёл накануне моего тринадцатилетия. Неужели и ты каким-то таинственным образом оказался в прошлом? Нет, не может быть такого! Зачем, о жизнь, ты надо мною насмехаешься?! Зачем посылаешь мне ложные образы, которые рвут мою душу изнутри?!

Незнакомец кривовато улыбнулся одним краем рта — точно как дед и отец! — и мягким бархатным баритоном промолвил:

— Не дедушка. А батюшка.

До меня кое-что начало доходить. Значит, князь Фосфорин (а это, скорее всего, был он — слишком много совпадений) увидел меня в Риме, подумал, что я — его побочный сын и решил забрать к себе домой. Превосходно. Почти так же в своё время поступил и маэстро Алессандро с маленькой Доменикой. Вот только сказать моему мнимому бате, что я вовсе не сын, а пра-пра-пра… и так далее правнук? И что я вообще программист из двадцать первого века? Нет, это плохая идея. Так они, чего доброго, решат, что сынуля крышей поехал и не позволят встретиться с учителем.

— Прошу меня простить… ваша светлость, — хоть ещё негодуя в душе, я всё-таки изобразил как можно более изящный поклон: после многих часов репетиции пластического номера мне это лучше удавалось.

— Тебе не за что просить прощения, сын мой. Дай-как я тебя обниму! — с этими словами дальний предок сжал меня в крепких отцовских объятиях — у меня даже косточки захрустели.

— Ваша светлость, — начал было я, не зная, что и сказать. Хотя сказать хотелось очень многое. В первую очередь, для чего они устроили весь этот цирк?!

— Называй меня батюшкой. Или хотя бы Петром Ивановичем, — строго сказал князь, выпустив меня из медвежьих объятий, после чего сел за стол и жестом приказал мне последовать его примеру. И я не посмел ослушаться.

Комментарий к ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: Из грязи в князи. Глава 37. Таинственное похищение и неожиданная встреча

VPN

— виртуальная частная сеть передачи данных

====== Глава 38. В плену у своих ======

А на восьмой линии мы встретимся как равные…

м/ф «Алиса в Стране Чудес»

Итак, поздравляю, синьор Фосфоринелли: вы прошли шахматную доску белой пешкой и стали «белым ферзем». Но когда же явится «красная королева» и поставит мне мат?! Что за судьба, хоть бы они нас обоих похитили. Теперь я даже не знаю, что будет с Доменикой. Вдруг она уже стала аббатом Кассини с лёгкой руки зловредного кардинала-афериста?! Нет, я не могу этого допустить. Нужно выбираться из этого «дворянского гнезда» всеми правдами и неправдами, только бы отпустили!

Садясь за стол, князь лишь перекрестился, обратившись лицом на восток. Я последовал его примеру, хотя Доменика и приучила лодыря-меня читать полностью молитву перед трапезой: она читала вслух на латыни, сжав руки в замочек, а я следом про себя повторял на церковно-славянском.

Какое-то время мы сидели за столом молча. Не зная, чем отвлечь себя от дурных мыслей, я решил получше рассмотреть свой новый костюм. В целом он сидел неплохо, только в плечах был великоват. Вскоре явились слуги с серебряной кастрюлей и плеснули старшему и младшему Фосфорину по поварёшке рыбного супа, который я, конечно же есть не стал, поскольку тот не соответствовал вегетарианским стандартам.

— Почему не ешь? — грубовато поинтересовался князь. Похоже, что грубость и нетактичность — наша наследственная черта.

— Это ведь уха? — поинтересовался я.

— Уха — сильно сказано, — усмехнулся Пётр Иванович.

— Я имею в виду, суп… не постный, — осторожно заметил я.

— Великий пост месяц назад закончился, — заметил князь Фосфорин. — А Петров не начинался ещё.

— Спасибо, я это знаю, — мрачно ответил я, опустив глаза в тарелку.

— Ты принял монашество в Риме? — немного удивился мой далёкий предок.

— Ничего я не принимал. И католицизм не принимал. Я обычный православный мирянин.

— Где православие принял? — задал логичный вопрос князь.

— Простите. Не помню.

— Ладно, не хочешь говорить — право твоё. Но с чего же убеждения подобные? — по-прежнему не понимал князь.

Решив, что разговоры о справедливости, морали и нравственности в данном случае не приведут ни к чему, кроме конфликта и обвинения меня в ереси, я на ходу выдумал причину, достаточно правдоподобную и близкую к реальности.

— Лирическое сопрано — самый лёгкий и чистый голос. Тяжёлая пища не способствует сохранению подобных качеств, — жёстко ответил я.