Амантий Буравсон - Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

Опасную штуку изобрёл для безумного заказчика безумный же учёный. Но что самое обидное, что он получил взамен? Богатство? Славу? Нет. До моего времени его имя не дошло и было уничтожено «сборщиком мусора», а сам он умер в тюрьме, потеряв перед этим обоих сыновей. Что за горькая судьба!

В погребе я просидел минут, наверное, сорок. Бутылку и связку зелени я нашёл сразу, и теперь просто сидел на стуле и обдумывал дальнейшие действия.

Оставаться в этом доме теперь было не просто нежелательно, но опасно: меня в любой момент могут убрать или, ещё хуже, отправить в неизвестное время и место. Одного. Доменика останется здесь и до старости будет подчиняться прихотям кардинала. А когда тот помрёт, защищать её будет некому: она словно пешка под защитой ферзя, от которого зависит её судьба.

В то же время я успокаивал себя тем, что видел в том «храме Пифии». Ведь, согласно видению, мы каким-то образом вернёмся в наше время. Поэтому я был так необъяснимо спокоен.

Но в любом случае подстраховаться никогда не мешает. Я принял решение покинуть этот дом. Пусть даже придётся серьёзно поговорить с Доменикой и убедить её в разумности временной разлуки. Иногда для достижения большой цели приходится жертвовать малыми.

Через некоторое время я решил послушать, что говорили наверху.

— Не беспокойся, любимая. Я в ближайшее время придумаю, как незаметно и безболезненно устранить вашего непрошеного гостя.

Что я могу сказать? Браво, Алессандро. Ты вовремя узнал зловещий план этих аферистов. Думаете, напугали? Да. Но не надейтесь. Я так просто не сдамся.

Из подвала меня вытащила вовремя вернувшаяся Доменика. Однако она даже спрашивать не стала, кто и зачем меня запер. Видимо, что-то ей было известно, и она не хотела привлечь лишнее внимание к моей персоне. Вылезая из своего неожиданного заточения с бутылкой и веником базилика, я обнаружил, что донна Катарина с умиротворенным видом сидит в кресле в гостиной, а напротив неё — Фраголини, уже в кардинальской сутане и с картинно-одухотворенным лицом. В целом, ничего не бросалось в глаза, лишь губы синьоры казались неестественно покрасневшими. «Лицедеи отдыхают», — подумал я, но вслух ничего не сказал, решив включить режим дурака.

Позже Доменика всё же объяснила, что кардинал иногда навещает её семью, а сегодня даже соизволил разделить с нами трапезу.

Вскоре с увлекательной экскурсии вернулись падре Густаво с Эдуардо и Беппо, и донна Катарина пригласила всех обедать.

За столом кардинал любезно обменивался пространными философскими речами с Чамбеллини, который заметно уступал его высокопреосвященству в знаниях, но превосходил нагромождённостью и корявостью высказываний, которые я благополучно пропустил мимо ушей. Мы с Доменикой и Эдуардо сидели молча, старательно изображая послушных мальчиков, хотя, я уверен, что у обоих Кассини тоже возникло желание скорчить рожу или напакостить присутствующим здесь лицемерам.

Не знаю, до чего бы ещё договорились уважаемые отцы, но в какой-то момент Чамбеллини возьми да и скажи:

— А вот наш малыш Доменико, в отличие от меня, был бы идеальным аббатом.

Немая сцена. Доменика поперхнулась разбавленным вином, кардинал мужественно подавил едва наползающую усмешку, донна Катарина закатила глаза, а я от неожиданности чуть не выронил вилку из рук. Одни лишь Беппо и Эдуардо не обратили внимания и восприняли слова падре Густаво как нечто обыденное, продолжая молча хлебать суп из чечевицы с пастой. Наконец, кардинал, видимо от души просмеявшись про себя, ответил следующее:

— Что ж, мы рассмотрим вашу поистине замечательную идею.

Доменика умоляюще воззрилась на своего «добродетеля», не смея возразить, но в глазах её читался ужас.

Нормально? Красивую и влюблённую женщину — в монастырь! Да ещё в мужской!

В голове возник сюжет для фантастической повести: Фраголини выбрали Папой, и с его лёгкой руки Рим стал отправной точкой в другое время и пространство. «Виртуозов» собрали со всей Италии и отправили на Луну, обрекая на скорейшее вымирание, а в хоре Сикстинской Капеллы поют прекрасные синьорины в камзолах под руководством кардинала Доменико Мария Кассини… О, небо, кажется, я тронулся умом!

После обеда синьора отправила нас с Эдуардо заниматься математикой, наигранно любезно обращаясь ко мне «маэстро Фосфоринелли». Она всегда так обращалась ко мне в присутствии кузена, дабы тот ничего не заподозрил и не задавал лишних вопросов. В свою очередь, перед тем как донна вернулась домой, я сердечно попросил падре Чамбеллини хранить в тайне наши с Доменикой отношения, о характере которых он догадался сразу, но клялся молчать исходя из мужской солидарности.

Чамбеллини застукал нас вместе пару недель назад, в гостиной. Я сидел в кресле с учебником, а Доменика пришла меня проведать. Её ласковый взор вновь лишил меня способности думать, и я не заметил, как положил развёрнутую книгу на пол и посадил возлюбленную к себе на колени. Она со смехом вырывалась, а я, пытаясь удержать её, случайно коснулся рукой того места, где соединяются две штанины бриджей. Сквозь лёгкую атласную ткань я почувствовал тепло мягкой поверхности. У меня закружилась голова.

— Ая-яй, мальчики! — откуда-то с лестницы послышался звонкий немного насмешливый тенор Чамбеллини. — Нельзя же прямо здесь!

Доменика потом долго ругала меня за неуместное приставание в неподобающем месте, а я с понурым видом клялся, что больше не буду.

Таким образом, получилось, что почти каждый из нас что-то да скрывал.

Итак, мы с Эдуардо отправились к нему в комнату изучать дифференциальное исчисление, Катарина ушла на кухню мыть посуду, аббат со слугой поднялись на второй этаж в комнату первого, а кардинал с Доменикой остались в гостиной. Видимо, обсудили неожиданную идею Чамбеллини, потому как к вечеру моя прекрасная муза пришла ко мне в комнату вся в слезах.

— Что случилось, сокровище моё? — спросил я, приобняв Доменику за плечи. — Кардинал обидел тебя?

— Хуже, Алессандро! Его высокопреосвященство принял слова дядюшки всерьёз, и… О, зачем дядюшка это сказал!

— Кардинал желает отдать тебя в монастырь? — предположил я.

— Почти. Ему пришла в голову безумная идея. Кардинал всерьёз задумался о продвижении меня по карьерной лестнице. Но не в оперной, а в духовной деятельности! Хочет, чтобы я стала аббатом, а впоследствии и кардиналом! О, за что мне, недостойной, такие испытания!

— Что ж, я думаю, красный цвет тебе к лицу, — попытался пошутить я, но на меня посмотрели так, что я даже испугался.

— Ладно, извини, — я поспешил успокоить её. — Как я понял, ты этого не хочешь. Но чего бы ты хотела?

— Писать музыку и петь, — опустив глаза, ответила Доменика.