Амантий Буравсон - Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

Приняв как неизбежное свой грядущий дебют в женской роли, я решил интерпретировать эту роль как персонажа из онлайн-игры, которого необходимо прокачать до нужного уровня. Ведь играют же девушки за мужских персонажей в стрелялках? Что ж, представим, что спектакль — такая же игра, запрограммированная либреттистом и композитором.

Переодеваться остался прямо на сцене, за деревянной декорацией на колёсиках, изображающей стену дворца, которую сегодня как раз выкатили на сцену, чтобы проверить, как она смотрится.

— Позвольте вам помочь, синьор Фосфоринелли, — предложил костюмер.

— Спасибо, я сам, — холодно ответил я и втащил ненавистное платье за импровизированную ширму.

Сняв с себя кафтан с камзолом, я влез в эту розовую дрянь и, ругая про себя на чём свет стоит всех подряд, попытался зашнуровать её на спине.

Однако программа «Я сам» вскоре «вылетела» с исключением «Невозможно установить соединение правой части платья с левой. Обратитесь к системному администратору». Пришлось звать на помощь надоедливого старикашку.

Конечно же, ему сразу бросилась в глаза моя невообразимая татуировка, чёрными линиями видневшаяся из глубокого прямоугольного выреза, открывавшего плечи и доходившего чуть ли не до середины рёбер, обнажая сморщенные от холода, как прошлогодняя сушёная брусника, соски. Что и говорить, платье оказалось мне великовато, не иначе, шили его лет десять назад для громадного Консолоне!

Уместно будет наконец-то сказать, с чем связан мой столь низкий для «виртуоза» рост — всего метр шестьдесят шесть, стандартный рост для мужчины восемнадцатого века, в то время как большинство таких, как я, были под два метра. Доменика, будучи одного со мной роста, казалась чуть выше из-за туфель на высоком каблуке и толстой подошве, что делало её просто греческой богиней по сравнению с женщинами того времени, для которых нормой был метр сорок. Но причиной в её случае являлся именно тот факт, что Кассини — дитя двадцатого века. Насколько я понял из её рассказов, её настоящие родители были достаточно высокими. Что касается меня, то буду честен. В возрасте четырнадцати лет я в тайне от родителей стащил у приятеля-тяжелоатлета пару ампул пропионата тестостерона, надеясь всё-таки стать хоть немного похожим на взрослого парня. Увы. Результатом подобного вмешательства стала лишь необратимая блокировка гормона роста. Даже всемогущая GABA не помогла. Я так и остался при своём тогдашнем росте, голосе и внешности. И теперь уже ничего не попишешь.

— Что за ужас нарисован у вас на плече, синьор! Срочно сотрите!

— Это невозможно, — честно ответил я. — Разве что попросить цирюльника содрать вместе с кожей. У вас здесь такое должны практиковать.

— Раз нельзя стереть, закрасим! — с этими словами старик взял огромную кисточку и коробку с пудрой, обильно замазав белым мне лицо, плечи и грудь.

— Вы не больны, синьор? — вдруг задал мне вопрос костюмер.

— Почему я должен быть больным? Выгляжу плохо?

— Осмелюсь заметить, да. Я многих «виртуозов» одевал, и все они обладали приятными формами…

— Приятные формы только у женщин. В случае «виртуозов» это просто лишний жир, как следствие неправильного питания и отсутствия физических нагрузок, — возразил я.

Костюмер провозился с застёжками и шнуровкой минут десять, всё время норовя коснуться ледяными шершавыми пальцами голой спины и плеч, от чего, вместе с тяжелым запахом чеснока, исходившего от этого уважаемого синьора, меня буквально выворачивало наизнанку.

Платье весило килограммов, наверное, пять, а ткань была жёсткой и колючей.

— Нет, я не смогу в таком петь, — в отчаянии воскликнул я. — Это экземпляр из камеры пыток?

— Что вы, синьор! Нет конечно. Платье Филомелы ещё не готово, а отрепетировать надо заранее, чтобы вы чувствовали себя комфортно.

Костюмы должны были быть готовы на следующей неделе, и я заранее предвкушал весь ужас предстоящего переодевания.

— Я в любом случае не буду чувствовать себя комфортно в женском платье! — огрызнулся я. — А это ещё и колется! Уже всю спину себе расцарапал!

— Не переживайте, это временное неудобство. Тем более, под платьем будет ещё рубашка с корсетом и десять нижних юбок.

— Испанских сапог, надеюсь, не будет? — съязвил я.

— Нет, синьор. А вот панталоны нужно будет сня… — заикнулся было костюмер, но я посмотрел на него волком, и дедуля, видимо, решил не связываться с диким варваром.

— Не могли бы вы снять парик, синьор Фосфоринелли? Мне нужно знать, какого цвета у вас волосы, и можно ли их использовать в образе.

— Пожалуйста, — усмехнулся я и стянул с головы эту замшелую копну белых и жёстких, как на смычке, волос.

Надо сказать, костюмер был немного шокирован моей причёской а-ля туалетный ёршик. Волосы отросли и стояли дыбом, а фосфоринская прядь лезла в ухо.

— О, небо! Кто вас так, синьор? Цирюльнику дать по рукам плёткой!

— За что? По-моему, нормальная причёска.

— Нет-нет! Это же издевательство над природой «виртуоза», у вас ведь такие роскошные волосы!

— А заставлять надевать платье и петь женскую партию — не издевательство над природой «виртуоза»? — возмутился я. — Что мне делать с моими волосами, я решу как-нибудь без вас, синьор!

— Что ж вы так переживаете, мальчик мой? Поседеете раньше времени. И так уже целая седая прядь появилась.

— У нас в роду мужчины рано седеют. А белая прядь передаётся из поколения в поколение.

— Потрясающе! Я видел за всю свою жизнь только одного человека с такой же «изюминкой», как у вас.

— Кто же это был? — поинтересовался я, смутно догадываясь, о ком могла идти речь.

— Юноша, похожий на вас. Как сейчас помню, два года назад я был в Венеции, меня взял с собой синьор Диаманте, дабы я помог ему с костюмом… Так о чём я говорил?

Видимо, у костюмера склероз, подумал я, но вслух сказал:

— О парне с белой прядью.

— Ах, да, я видел его в центральной ложе, там, где сидит знать.

— Что ж, простое совпадение, — равнодушно ответил я, но на самом деле меня взволновали его слова.

Костюмер, пребывающий до сих пор в ужасе, нахлобучил на меня белый парик с завитками, а сверху — дурацкую диадему. После чего принёс зеркало, дабы я сам смог оценить свой сценический образ. О, с каким же трудом я подавил жуткий истерический смех, когда увидел это нечто. «Да я прямо принцесса Бубльгум*», содрогался я от хохота, но вслух ничего не сказал. Ну, а что, Боннибэлл даже чем-то напоминает меня: совмещает науку и музыку. Надо будет предложить Доменике написать оперу по мотивам моего любимого мультика*.

Поставили, что называется, винду на макбук! Я почувствовал себя просто аллегорией нелепости и идиотизма. Тощий, жилистый, костлявый парень в розовом женском платье с кринолином. Потрясающе. Осталось только напиться, и будет сцена, как в рекламе из детства: