Бернар Вербер - Последний секрет [litres]

Набросив шелковый халат, девушка, волоча ноги, бредет к телефону. Вынув из ушей затычки, она прижимает трубку к щеке. Пока она возилась, телефон стих.

– Первое – узнать, второе – подумать, третье – сделать, так, что ли? Мы мало знаем, – шепчет Лукреция.

– Наверное, она наглоталась транквилизаторов. Видите пузырьки на столике?

Журналисты забираются в гардероб. Наташа Андерсен проходит мимо, что-то бормоча, и смотрит на себя в зеркало.

– Свет мой, зеркальце, скажи да всю правду доложи: я по-прежнему красавица из красавиц?

Она с нервным смехом тащится в ванную. Там она отворачивает краны, льет средство для пены, поднимает и закалывает волосы. Раздевшись, она пробует большим пальцем ноги воду. Слишком горячая. Женщина морщится и сильнее пускает холодную воду. В ожидании она принимает перед зеркалом разные позы.

Голая Наташа Андерсен извивается, словно испытывает свою гибкость, потом приближает лицо к зеркалу и приступает к массажу. Внимание переносится на бедра – как там насчет целлюлита? Потом на груди – она приподнимает их, прикидывая, как будет выглядеть в новом бюстгальтере.

– Я думала, что ваша главная мотивация – разгадывание тайн, – шепчет Лукреция Исидору, широко разинувшему рот.

– Одно другому не мешает.

Наташа наклоняется ниже, проверяя воду, решает, что температура ее устраивает, и растягивается в ванне. Ее рука тянется к лежащему на столике острому ножу.

Исидор готов вмешаться. Но оружие понадобилось женщине всего лишь для нарезки огурца, кружки которого она небрежно кладет себе на щеки и на глаза.

– Бежим, – предлагает Лукреция.

В тот момент, когда они покидают свое убежище, снова принимается звонить телефон. Они поспешно отпрыгивают за дверь.

Наташа нехотя вылезает из ванны, накидывает стеганый халат и снимает трубку.

– Да? А, это ты? Кто звонил недавно, тоже ты? Нет, я приняла снотворное, чего ты хочешь? Памятная церемония? Очень мило… Конечно, я знаю… Где она пройдет, наверное, в CIEL? Зря я, что ли, стараюсь поменьше мозолить глаза? Мммм… Конечно, конечно. Да, я тронута. Да, думаю, Сэмми это доставило бы удовольствие… Когда, во сколько? Сейчас возьму записную книжку.

Наташа Андерсен спускается этажом ниже.

Лукреции и Исидору по-прежнему отрезан путь к бегству. Лукреция шепчет на ухо сообщнику:

– Либертарианцы – это мне еще понятно, но кто такие эпикурейцы?

– Последователи философии древнего грека Эпикура.

– Кем был этот Эпикур?

– Его девизом было «Лови момент».

У него отняли телевизор! Ему казалось, что он бредит. Сам доктор Финчер взял и отобрал его ненаглядный ящик! Он недоуменно моргал. Но врач поспешил объяснить, что будет замена. И какая!..

– Компьютер со зрительным интерфейсом вместо оптической мышки.

Сэмюэл Финчер установил рядом с больным компьютерный монитор и камеру на треноге у самого его глаза.

Сперва Жан-Луи Мартен не понял, какой будет от всего этого толк. Но потом профессор Финчер объяснил, что это опытный образец, используемый пока что всего дюжиной людей во всем мире. Камера, фиксируя движения глаза, будет молниеносно воспроизводить их на мониторе в виде стрелки-курсора. Глаз смотрит вправо – стрелка скользит вправо, вверх – стрелка ползет туда же. Один раз моргнуть значит кликнуть, два раза – двойной клик. Доктор Финчер включил компьютер.

Сначала у Жан-Луи Мартена мало что получалось. Курсор метался по экрану, скакал из угла в угол, правильно его установить было целой проблемой. Кликать тоже было трудно. Когда курсор застревал, он раздраженно моргал, ненароком запуская ту или иную программу, которую потом приходилось закрывать.

Но «запертому человеку» хватило всего нескольких часов, чтобы натренировать глаз. Для этого он прибег к собственному методу: представлял, что из его зрачка бьет лазерный луч, управляющий стрелкой на экране.

Жан-Луи Мартен провел инвентаризацию имевшихся в компьютере программ. Среди них обнаружилась экранная клавиатура, что дало возможность, наводя курсор на клавиши, печатать тексты. Это было сравнимо с тем, как если бы его мысль, раньше сидевшая взаперти в крохотной тюрьме-черепе, просунула руку сквозь решетку.

Назавтра Жан-Луи Мартен встретил доктора Фишера экранным текстом, набранным им самостоятельно. Сначала огромным жирным «СПАСИБО» шрифтом Times Roman 78-го размера на трех страницах, а потом вот этим: «Доктор Фишер, вы преподнесли мне прекраснейший подарок, о каком я не мог и мечтать! Раньше я только думал, а теперь могу высказаться!»

Доктор Фишер пробормотал ему на ухо:

– Жаль, что я не подумал об этом раньше.

Жан-Луи Мартен открыл текстовую программу и застрочил с наибольшей доступной ему скоростью. Это было нелегко, он делал много опечаток, глаз слезился от напряжения.

«Мы можем поговорить?»

– Конечно, – ответил заинтригованный доктор.

«Сколько мне осталось жить?» – спросил трудяга-глаз.

– Ограничений нет. Все зависит от вашей воли. В случае психологического отказа вы очень быстро увянете. Вы хотите жить, Жан-Луи?

«Теперь да».

– Браво.

«Я хочу поведать миру то, что чувствую. Это так, так…» – Стрелка запрыгала в разные стороны, словно Мартен от волнения утратил контроль за мышцами глаза.

В тот же вечер Жан-Луи Мартен приступил к автобиографии, которую озаглавил «Внутренний мир».

Из-за того, что ему оставалось только размышлять и медитировать, он понял всю колоссальную мощь мысли.

«Есть только три вещи: поступки, речь и мысли. Вопреки тому, что принято считать, я думаю, что речь сильнее поступка, а мысль сильнее речи. Строить и разрушать – это поступки. Но, учитывая необозримость времени и пространства, это мало что значит. История человечества – не более чем череда памятников и развалин, возводимых под радостные вопли, а потом оплакиваемых. Мысль же, что созидательная, что разрушительная, способна безгранично распространяться во времени и в пространстве, производя бесконечное множество памятников и развалин».

Казалось, что его мозг танцует, скачет, прыгает в своей тюрьме.

«Мысли подобны живым существам, обладающим автономией. Она рождаются, растут, множатся, сталкиваются друг с другом и, в конце концов, умирают. Что, если мысли, как животные, претерпевают эволюцию? Подчиняются правилам естественного отбора, по которым самые слабые отсеиваются, а воспроизводятся сильнейшие? Я видел по телевизору профессора Докинза, предложившего понятие «идеосферы». Мне понравилось. Идеосфера – мир мыслей, подобно тому как биосфера – мир животных. Например, Бог. Концепция Бога – это родившаяся однажды идея, с тех пор непрестанно развивающаяся и распространяющаяся, подхватываемая и усиливаемая устно, письменно, средствами музыки, живописи; священники всех религий воспроизводят и интерпретируют ее, приспосабливая к пространству и времени, в которых живут. Но идеи быстро мутируют, обгоняя живых существ. Например, идея коммунизма, порождение мысли Карла Маркса, стремительно распространилась в пространстве, в кратчайший срок захватив половину планеты. Она эволюционировала, трансформировалась и, в конце концов, начала представлять важность для все меньшего числа людей, совсем как вымирающий вид. Но при этом она заставила мутировать и концепцию «капитализма по старинке». В борьбе внутри идеосферы рождаются наши мысли, а потом поступки. А значит, вся наша цивилизация».