Гарднер Дозуа - Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса

– У этой войны две стороны, – продолжал Мэтт. – В ней много всего хорошего и никакого зла. Забудь о зле. Космический корабль, несущий новые возможности, атаковал Землю и занял половину планеты в считаные минуты. Сто миллиардов мин спрятаны глубоко в грунт. Каждая из них – это микроскопическая машина, и она ждет, ждет, ждет своего часа. С тех пор мне неоднократно приходилось сражаться с минами-ловушками. В моем нынешнем восприятии эта война длилась сто лет. Я видел всякое, и всякое случалось со мной. Я встречал существ, каких ты даже представить себе не можешь, и машины, принцип действия которых я сам не могу представить, и ничто не давалось мне легко. А теперь я повторю свой вопрос: знаешь ли ты, что такое приключение?

– Думаю, что знаю.

– Нет, мелюзга, пока ты еще ничего не знаешь.

Сетка ограждала восточную границу зоопарка. Гвардейцы проделали в ней дыру, чтобы затащить громоздкое оборудование, не проходившее в служебные ворота. В ближней к ограде клетке стоял на открытом месте верблюд-бактриан – лохматый, невозмутимый, безмозглый.

Блох пролез в дыру, но брат остался снаружи.

– Ну хорошо, скажи мне: что такое приключение?

Голос Блоха стал несколько глубже, да и сам он приободрился.

– В жизни случается много всякой ерунды, иногда забавной, но чаще всего скучной. Так бывает со всеми, и со мной тоже. Последние сто лет моей жизни были увлекательными и обычными, опасными и совершенно унылыми – когда как. Я часто сражался и уверен, что именно этого я всегда и хотел. У нас полно преимуществ: мы атаковали неожиданно, противник хуже нас вооружен, к тому же мы выбрали для вторжения восьмую или девятую позицию в списке самых выгодных целей.

– А какая первая? – спросил Блох.

– Самый лакомый кусок – это Юпитер. И не только из-за размеров. Его биосфера в тысячу раз интересней земной.

Мэтт стоял, подбоченившись, напротив дыры в ограде.

– Да, на нашей стороне неожиданность и скорость, но, возможно, этого не хватит, чтобы достичь цели. Мы справимся с минами-ловушками и с укреплениями защитников, но боюсь, нам не устоять против зачистки. Если хочешь знать, все закончится так же ужасно, как в пермском периоде [94] Пермский период – последний геологический период палеозойской эры, завершившийся (250 миллионов лет назад) самым массовым вымиранием животных за всю историю Земли. . За четыре дня Земля стала могущественной, а потом почти все погибло. Вероятно, то же повторится и теперь. И знаешь, что самое противное? Скорее всего, фальшивые окаменелости представят людей злодеями, будто мы сами виноваты в том, что загрязнение и жара уничтожили наш мир. И теперь свой шанс получат заборные игуаны и тараканы.

У Блоха по щекам потекли слезы.

– Приключение, – усмехнулся Мэтт. – Нет, это не те безумные героические глупости, которые ты вытворял всю свою жизнь. Приключение – та история, которую ты сможешь потом рассказать. То, что ты выберешь из обычных и скучных событий, потом сплетешь из них узор и отдашь в подарок другому. Твоя история.

Блоху стало совсем не по себе.

– Ну что, мелюзга, страшно?

– Нет.

– Хорошо, – сказал брат, вытащил из кармана бусы и протянул Блоху. – А теперь иди. Тебе здесь кое-что нужно сделать.

Верблюд, казалось, что-то жевал, но так только казалось. Его губы не двигались, бессмысленные глаза замерли в полузакрытом положении, а вдох, который начался вечность назад, так и не осчастливил легкие глотком свежего воздуха. Верблюд превратился в статую, сделался неживым и холодным, неподвластным гниению и силе притяжения, стоя посреди загона, украшенного отпечатками копыт, кучками дерьма и похожим на дерьмо кормом, предназначенным для чудесного верблюжьего желудка, – словно император в своем маленьком королевстве.

Блох оглянулся, надеясь получить от брата объяснения. Но Мэтт уже исчез, или его там никогда и не было. Блох медленно прошел по большому кругу, сообразив наконец, что мир застыл в каком-то мгновении, которое явно не торопится смениться другим. Но время должно двигаться, пусть даже медленно. Иначе как он мог бы что-то увидеть? Отраженный от каждой гладкой поверхности свет остановился в воздухе, а если свет неподвижен – это то же отсутствие света, и разве не здорово, что его мозг так легко научился управлять новыми способностями?

Белая нитка с только что полученными бусами лежала на его широкой бледной ладони. Блох поднес ее к лицу. Маленькая, как леденец, бусинка выглядела совершенно настоящей – и на ощупь тоже, когда он покатал ее пальцем.

– Круто, – сказал Блох, и его новый голос звучал скучно и монотонно, как звук дешевого колокольчика.

Зато его руки и туловище вернулись в прежние размеры, а вместо повязки из стекловолокна он снова был одет в джинсы и корнеллскую толстовку. «Фигня какая-то, – подумал Блох. – Но веселая фигня». Затем без какой-либо причины он лизнул языком зеленую бусинку, и она была сладкой, так что он не смог остановиться, пока не запихал в рот все бусинки вместе с грубой толстой ниткой.

Каждый из этих «леденцов» был аспектом, а нитка – сразу десятью аспектами, соединенными вместе, и Блох проглотил их, гадая, какие еще чудеса с ним произойдут.

Но, похоже, ничего не изменилось – ни в нем самом, ни вокруг него.

Верблюд стал чуточку ближе к счастью и завершению вдоха, когда Блох приблизился к нему. Именно приблизился, а не подошел. Он только подумал – и тут же оказался на другом конце бетонной дорожки. Затем он подумал, что хочет двигаться быстрее, и перенесся к западной границе зоопарка. Его школа – большое, обшитое металлом здание – пряталась за фальшивым пожарным депо и красной бытовкой. Блох знал, куда ему нужно идти, но не пошел туда. Он поднялся в свой класс, где мистер Райтли вместе с его матерью сидели рядом на постели, сложенной из старой одежды. В ногах у них стояла переносная лампа. Мама держала учителя за руку и что-то говорила ему. Мистер Райтли всегда казался таким же старым, как она, хотя на самом деле был молодым. Молодой седой мужчина, сидящий рядом с измученной заботами женщиной на десять лет старше него. Блох наклонился к матери и рассказал, как только что встретился с Мэттом. Рассказал, что Мэтт живой и сильный, а еще объяснил, что собрался сделать ее младший сын. Прошло немало времени, прежде чем ее печальное лицо начало меняться; возможно, она узнала того, кто стоит перед ней, или, по крайней мере, испугалась тени, которую он отбрасывал.

В классе были и другие люди. Девушка, столкнувшаяся со сбежавшим леопардом, сидела напротив матери Блоха. Яркие слезинки застыли на симпатичном лице. На коленях у нее лежал старый номер «Нэшнл джеографик» и половинка тетрадного листа с посланием, начинавшимся словами «дорогой Тедди» и заканчивавшимся трижды повторенным «люблю», причем, выводя каждое следующее слово, ее рука дрожала все сильней. Блох прочитал о ее переживаниях и пожалел, что не может добавить девушке уверенности. Ни один аспект не способен на это. Потом он вернулся к медленно начинавшей удивляться матери и бедному мистеру Райтли, который не спал несколько дней и, наверное, никогда больше не заснет. Вот о чем думал Блох, осторожно, одним пальцем поправляя очки на носу учителя.