Полина Елизарова - Черная сирень

Дверь в спальню приоткрылась.

Мигель загнул простыню и присел на кровать.

– Галя…

Она открыла глаза.

Увидев совсем близко измученное бессонницей и ставшее уже ко всему безразличным лицо, она снова залилась тихими, бессмысленными слезами.

Ей хотелось спросить, осталось ли в нем еще хоть что-то от страсти и нежности, которые вознесли ее и позволили забыть все, что с ней было.

Куда исчезла музыка, которую он играл для нее в этой постели?

Кто ее украл?

Где она теперь рвется, стонет и воскресает?

Но вместо этого она прошептала:

– Давно ты знаком с этой Марусей?

– О господи, Галя… Я же говорил тебе позавчера и вчера. Она взяла у кого-то мой номер… Я никогда ее раньше не видел!

– Да?

– Да.

Он тяжело вздохнул, поглаживая ее разметавшиеся по подушке, слипшиеся от пота волосы.

Галина поймала его руку, приоткрыла рот и стала один за другим захватывать губами и покусывать пальцы любовника.

Но это пространство было ничье.

Уже не ее, еще не другой.

Через несколько минут она наконец сдалась и уснула.

– Что у нас не так?

Валерий Павлович открыл дверь и тотчас, на пороге, заключил Самоварову в объятия.

– Все так.

– Я же чувствую, что-то поменялось, тебя неделю не было… Возьми и просто скажи мне – что не так?

С площадки, из квартиры напротив, тянуло нафталином и кислыми щами, в квартире слева ведущая популярной программы с напором массовика-затейника убеждала кого-то немедленно встать и ходить по кругу, по лестнице, громко матерясь, сбежали девчонки-подростки, лифт дернулся в конвульсиях – сейчас он остановится на этом или соседнем этаже.

– Валерий Павлович, закрой дверь.

Он пропустил просьбу мимо ушей и не выпустил ее из объятий:

– Так что?

Самоварова толкнула свободной рукой дверь и, убедившись, что она закрылась, выдохнула:

– Я постоянно лгу дочери…

– Это так сложно?

– Это неприятно.

– А мужу ты лгала?

Она зависла взглядом на цветастых обоях, вспомнила, что ничего особенного ей сегодня не снилось, и нехотя ответила:

– Не лгала, нет… Скажем, так: не говорила ему то, что могло сделать больно.

– Хм… А в чем разница?

– Да ни в чем на первый взгляд, но она есть.

– Не понимаю тебя.

– Ложь – это всегда некая намеренность, продуманная заранее… Но ведь у каждого из нас существует своя личная правда, на которую мы имеем право, как я уже стала это сейчас понимать. И не всегда такая правда нужна близкому человеку.

– А мне ты лжешь? – Он широко улыбнулся и попытался повернуть разговор в шутейное русло.

– Да не успела я налгать тебе, Валер… Но если так хочется – я могу! – невесело хмыкнула в ответ Варвара Сергеевна, освобождаясь от тепла его мягкого свитера и гладкой, свежевыбритой щеки. – Дай мне обувь-то снять, господин помощник следователя.

– А ты мне возьми и налги! – вдруг дерзко выкрикнул из него совершенно другой человек.

«Боже… Да он что-то серьезно переживает».

Самоварова опустила на пол тяжелый пакет и потрясла затекшей рукой.

По дороге к нему она купила у старушки на улице три килограмма яблок – забрала все, что было.

– Налгать? Но я не вижу в этом смысла… Человек лжет, как правило, тогда, когда обороняется. Пожалуйста, возьми пакет, там яблоки.

Не став, как обычно, развешивать плащ на плечики, Варвара Сергеевна кинула его на столик в прихожей и быстро прошла на кухню.

– Тебе здесь нечего опасаться, – раздалось за спиной.

– Угу… Из яблок шарлотку, может, сделаем?

– И что говорит твоя дочь?

Варвара Сергеевна внимательно посмотрела на своего друга. Глаза его выдавали: опять полночи не спал…

Что он делал, о чем думал?

Опять резался до утра в преферанс?

Она слышала, что на некоторых сайтах можно на этом прилично заработать. А можно и потерять.

Еще он рассказывал, что пару раз в месяц ходит куда-то играть «вживую».

– Валер…

– Да?

– Ты что, поговорить сегодня хочешь?

Но момент, расшитый звездами акробат, уже сорвался вниз и, опережая реакцию зала, приземлился в привычном, бытовом.

Валерий Павлович сконцентрировал внимание на яблоках и принялся с таким ожесточением разбирать пакет, будто яблоки, нежные, с розовыми полосатыми бочками, со сладкой кислинкой под тонкой кожицей, могли заговорить и прояснить тяготившую обоих недосказанность.

Попалась парочка подгнивших, и он отложил их в сторону.

– Да, Варь, если хочешь, можно и поговорить. Решай сама…

Перед ней стоял немолодой мужчина, который вовремя платил за квартиру, три раза в неделю работал психиатром в районной поликлинике, иногда читал книги и делал по утрам зарядку.

– Смешно это все, Валер…

– Что смешно?

Яблоки раскатились по столу и начали падать на пол.

– Мы с тобой смешны. Не замечаешь?

– Варь, я сейчас сварю кофе и уйду… Компьютер в твоем распоряжении. Ну что ты сразу надулась? Мне надо отбежать на пару часов, вернусь – придумаем обед и что с яблоками твоими делать, тоже решим.

Она промолчала.

Входная дверь тихо закрылась.

Самоварова достала из сумки и скомкала пустую сигаретную пачку, открыла дверку под раковиной и наткнулась на переполненное мусорное ведро.

«Такой всегда аккуратный, а мусор сегодня не вынес».

Пытаясь вытащить пакет с мусором, Варвара Сергеевна неловко зацепилась им об угол ведра, и часть содержимого просыпалась на пол.

Она нашла чистый пакет и стала совком перекладывать в него уже неприятно пахнувший мусор.

Внимание привлекла скомканная, свежая с виду бумажка.

Почти машинально, в силу профессиональной привычки, Самоварова ее развернула.

Это был результат анализа на различные половые инфекции.

Анализ сдавал Валерий Павлович М., пятидесяти девяти лет, и сдавал он его через два дня после их физической близости.

Варвара Сергеевна собрала с пола мусор и закатившиеся под стол яблоки и дрожащей рукой переписала результаты анализов себе в блокнот.

Открыла окно и закурила.

Где-то совсем рядом, скрытый разномастными, грубо и нелепо соединенными домами, шумел проспект – опасное море. Хищники всех мастей и рыбешки помельче в этот поздний утренний час неслись по нему добывать, отбирать, манипулировать и вводить в заблуждение.

Затушив окурок, Варвара Сергеевна, не зная зачем, открыла дверцу холодильника.

На полках в аккуратном порядке были разложены яйца, как минимум три вида сыра, несколько видов колбасы. Сквозь натянутый целлофан за ней подглядывал большой кусок нежнейшей телячьей вырезки.

Вместе с Анькиной скромной, но стабильной зарплатой и ее пенсией им не хватало даже на треть такого изобилия.

Что она тут делает?

Хозяин квартиры вовсе не обязан рассказывать ей свою правду.