Дэвид Шейфер - Пожиратели облаков [litres]

– А что за страница-то? – окликнула Лейла вслед.

Но Сара уже держала у уха трубку и напряженно кого-то слушала, быстрым шагом лавируя через море магазинной мебели.

– Сколько вообще лететь до Гонконга? – спросил Марк у человека от «Синеко».

– Двенадцать часов, – ответил тот. – В Гонконге вас встретит Пэйтл и обеспечит дальнейшее передвижение.

О-о, значит, и Гонконг еще не конец странствия. Может, «Синеморье» сейчас бороздит просторы Южно-Китайского моря. В самолете надо будет до максимума откинуть спинку кресла и заспать то, что происходило в вип-зале. Как, она сказала, ее зовут? Лола Монтес, как танцовщицу. Имя просто фантастическое.

Воздушный лайнер, к которому они подъехали, казалось, вряд ли мог даже принадлежать кому-то в частном порядке: не по карману. Белоснежный, как лебедь, без единого опознавательного знака, кроме литер на хвосте. «Эйрбас», – определил Марк, всходя по трапу, который плавно выдвинулся из цилиндрического корпуса, как долька из лимона. На середине трапа Марк приостановился и оглянулся на аэропорт со снующими понизу грузовичками, которые отсюда казались игрушечными.

Когда-то в детстве, после того как семью покинул отец и сыновний мир Марка треснул пополам, мама купила ему машинку с дистанционным управлением. Не какую-нибудь там хреновину на проводке, а самую что ни на есть гоночную из магазина моделей – на бензиновом ходу, с надувными резиновыми шинами и всамделишными бамперами. Целый месяц по воскресеньям мама, помнится, брала его, мальчишку, на пустующую парковку торгового центра (там рядом построили новый, а эта пришла в запустение), и уж он там давал гари. Мама только успевала заправлять из бутылочки горючее (изрядная его часть проливалась, и она вполголоса цедила ругательства, которые вслух никогда не произносила, за редкими исключениями). О как они тогда резвились – приятно вспомнить. И как она только догадывалась, что гоночная машинка способна будет принести столько радости? Играли как бы на две команды: у него болельщиками яйца и фруктовые кожурки, у нее – использованные батарейки. На поле мама устраивала полосу препятствий из старых обносков и бесхозных магазинных тележек. Веселья было хоть отбавляй, но вот однажды он примчался домой зареванный и рассказал, что его роскошную гоночную машину умыкнула компания старших ребят из школы; подрезали и смылись. Мать на это проронила всего одну фразу: «Мир несправедлив». И это произнесла она, которая за своего мальчика всегда стояла горой! Марк был потрясен. «Так пойди и сделай его справедливым!» – рявкнул он, в слезливой ярости топнув ногой. А она ответила: « Нет, Марк. Не могу. Он такой, какой есть ». Вот так она своего сына и растила: где обласкает, где накричит; но никогда не обещала того, чего не могла обеспечить. И отступала от пустот, которые у него на глазах кидались заполнять другие матери.

Да, может, мир и впрямь несправедлив, но за проступки он иной раз карает. Тем прыщавым мартышкам, что умыкнули у него любимую машинку, сегодня небось за счастье вообще полететь на самолете, пусть хоть сзади, у дверей сортира. Сидят небось, согнувшись над арендованными столами, под вентиляторами, что месят жару в напичканных вредными технологиями частях страны, где высок риск заболевания раком. Марк знал, что мать от его успеха млеет, хотя сама об «Изнанке, явленной наружу» не сказала почти ничего. Вместе с тем все его открытки у нее любовно прикреплены к дверным косякам, а о своем сыне она хвастает в магазинных очередях к кассе; журналы с его фотографиями открыты на той самой странице и уложены где повидней. А когда он приезжает ее навестить, при расставании она произносит одну и ту же фразу: «Сделай так, чтобы я гордилась тобой». Из раза в раз. Вот сейчас бы ее сюда, с ним в этот самолет. Неужто б она не гордилась, не была под впечатлением?

Наверху трапа Марк отдал свой пиджак стюардессе и ступил в салон. Здесь можно было вольготно стоять в полный рост, а впереди тянулся овальный стол орехового дерева, сбоку которого, тоже в орехе, почивали выстроенные по ранжиру коньячные бокалы. Все сиденья были обиты дымчато-коричневой кожей. О, а это что? Пройдя с десяток шагов вглубь, Марк увидел, что никаких спинок кресел здесь откидывать не надо. На этом авиалайнере была спальня . Не успел Марк и глазом моргнуть, как рядом появилась еще одна стюардесса со стаканом ледяной воды.

– Капитан просил вам передать, что мы ждем еще всего лишь одного пассажира.

– Очень хорошо. Благодарю, – степенно кивнул Марк.

« Да чтоб тебя ». Оказывается, он летит не один. И придется неловко ерзать, кому из них достанется спальный салон. Если это кто-то из главных подручных Строу, то как пить дать опустят, заставят ютиться на диванчике.

Марк устроился на одном из вращающихся бегемотистых кресел (все равно что сидеть на коленях у Кинг-Конга). Для вида он завозился со своими карманами и саквояжем, пряча зачарованность тем, что летит на таком изумительном белом лебеде. Хотелось сделать полную рекогносцировку – как здесь выглядит туалет? А кухня? Да и в спальню он пока заглянул лишь краем глаза. Можно ли там из лежачего положения смотреть в окно?

В самолет вошел парень помоложе самого Марка. Одет небрежно, но с небрежностью богатства. Мимо Марка он прошел с кивком, буркнув что-то невнятное, и сразу в глубь салона. « Черт », – подумал Марк досадливо, но парень, не доходя до спальни, остановился и устроился на другом сиденье. Марк неторопливо повернул свое кресло, чтобы за попутчиком можно было вполоборота наблюдать. Парень в быстрой последовательности проделал следующие действия: скинул туфли и натянул толстые носки; застегнул пристяжной ремень; воткнул беруши; натянул очки для сна. Через считаные секунды плечи его обмякли, а челюсть приотвисла. Одна из стюардесс убрала из-под него туфли. Другая в это время нажатием кнопки втягивала лимонную дольку трапа.

Марк подверг себя осознанной релаксации: замедлил дыхание, конечности налил тяжестью. Попытался ощутить свои мышцы и кости – пружины и несущий каркас. Самолет покатился вперед, ко взлетной полосе Хитроу. Интересно, похожа ли наземная рулежка самолета на езду в автомобиле. Наверное, нет. И даже наверняка. Когда в задрожавшую кабину стал проникать рев, а самолет, набирая ход, помчался, словно пытаясь оторваться от своего металлического «я», Марк был уже на грани сна. В кресло его нежно вдавила сила гравитации. В самую его глубину, а затем еще глубже, в сон.

Проснулся он от того, что в рот ему кто-то сунул шерстяной носок. Нет, не носок. Жажда, жуткая. Сухой рот . Марк почмокал губами и потянулся к потолочной форсунке вентиляции за струйкой сухого холодного воздуха. Но его кто-то держал, пришпиливая к креслу. А, это ремень. И кресло откинуто . Подоспела стюардесса, которая без слов направила его руку к регуляторам, укрытым кожаной фалдой на ручке кресла. С помощью кнопок Марк направил себе в лицо струю воздуха и стал поднимать спинку.