Александр Шатаев - В последний день отпуска, или Тайна рыболова Николая [СИ]

Я поприветствовал переплывавших стариков, помахавши им.

Оставив на пяток секунд одно из весел, поднял руку мне в ответ Илья Федотович.

"Ага, еще поклевка!.." Но слабая, странная. Что-то слегка потянуло приманку на высоте примерно двадцать-тридцать сантиметров от дна.

Впрочем, слабая поклевка - вовсе не свидетельство о мелочевке. Порой так пробует живца как раз крупняк. Нужно было срочно возвратиться, постараться выяснить, "чего брало".

При повторном проходе по точке снова была все та же бесполезная поклевка со странным потягом удочки, но несколько настырнее, повеселее.

Пришлось заплывать опять, и вдруг - довольно четкая поклевка "целою цепочкою" тех же слабеньких ударов!.. Все: сомнений более быть не могло - хватал-брал окунь граммов до трехсот. Он не мог заглотить живца и надеялся его сорвать, удерживая за хвост. Приманку можно было даже не осматривать. Повреждения наживке столь некрупный окунь причинить не мог, разве если поживился мизерною горсточкой чешуек с серого ее хвоста.

Также можно было теперь не иметь сомнений, что великанш поблизости нет. Метров двести-двести пятьдесят мне предстояло плыть без приключений, даже не рассчитывая на поклевку.

Вместе с тем насторожил сам факт, что мелкий окунь брал довольно далеко от "трав", причем на столь приличной глубине. Этот факт мог оказаться показателем того, что стадо окуней с их стойбища "напротив трав" изгнали именно они, великанши, своим недальним присутствием. И если это было действительно так, то шли они не с глубины, со стороны фарватера, а именно вдоль свала, откуда-то с прибрежных ям, и очень-очень весьма возможно, как раз с "Пустой". Возможно, при этом "гуляли" лишь единичные экземпляры, разведчики стада, дошедшие уже до мелководий, прилегающих к затону. То есть за паром, за перевоз. В этом свете представлялась вовсе не случайной та поклевка рыбины, вне сомнений, щуки-великанши, что схватила приманку Виктора.

Решил сдать-отклониться от теперешней своей прямой поближе к берегу. Нужно было для гарантии проплыть-попробовать еще разок по точке моего спектакля. Верней - по той же самой линии, где сломало крючок у Виктора.

По-быстрому дал по местечку пару тоней, но было безрезультатно.

Пришлось опять возвращаться назад, чтоб компенсировать-пройти пропущенный участок прежней линии, находящейся неподалеку от фарватерных глубин. При этом нужно было принять во внимание то, что если моя догадка являлась верной, то на участке "напротив трав", к коему теперь я приближался, поклевок окуня быть не могло. Он либо весь ушел-"удрал" вверх по реке, на глубину, либо затаился в травах на мели, почти у самого берега.

Не посчитавшись со временем, дал три тони рядом с "травами", с различным удалением от них. Поклевок не было; и это подтверждало мысль, что где-то рядом, может быть, совсем поблизости, возможно, здесь, на этом самом месте, где мне как раз приходилось сплавляться, и пролегает тропа великанш. Все!.. Удить легкой удочкой с коротким поводком было теперь рискованно. Смотав ее, немедленно стравил приманку на своей "тяжелой", оснастив ее одним из самых крупных ротанов, что отыскал в ведре.

Плыть, разумеется, необходимо было точно тем маршрутом, который был уже определен, разведан утром. Тем же самым, что получился для меня досадным и постыдным, скребущим подсознание позорнейшей попыткой "проучить". "Да уж, проучил!.." - будто прозвучало рядом с ухом насмешливым, ехидным шепотком. При этом толстую, почти миллиметровую, леску этой снасти течением теперь несло значительно скорее, нежели двух предыдущих удочек. Мормышка с крупным ротаном шла, значительно опережая лодку, и это было даже лучшим вариантом в сравнении с ловлей при прежних моих проводках. Во всяком случае, тень лодки рыбу на дне теперь пугать не могла. То есть лишней, нежелательной помехи не было.

Ну, вот и пятачок с "трамплином", свалом-желобком, с "рогаткой" и стволом какого-то большого дерева на дне.

Вот место, где Вика поймала сома.

Вот "камни"...

Над ними по-прежнему стлался дымок. Парнишки, вне сомнений, были-прятались за валунами. Возможно, варили уху, возможно, запекали рыбу. Их удочки торчали над водой, но сумки на палке не было.

Помнится, и мы когда-то, будучи такою же рисковой ребятней, тоже очень любили запекать на углях раков, рыбу, поедать их с солью, с хлебом.

Вот "грабли"... Чуть дальше - коряжник-сплошняк с секретным проходом в нем. Проплыл без помех и его; даже не задел, не тронул приманкою сук-перекладину около дна.

Поклевки не было. "Быть может, столь большие щуки жируют только ранним утром?" - начинало озадачивать сомнение.

Вот, наконец-то, и "Пустая яма". Курс - прямиком вдоль свала к довольно немалой (до нескольких метров длиной), ветвистой, считающейся двойною, корягой на дне. Туда, где с точностью шлагбаума не столь давно стояла лодка Николая. Почему-то даже не имел сомнений, что именно здесь, вдоль свала, в районе этой единственной здесь коряжины и должен был находиться центр логова великанш!

Дрейфуя по течению реки, старался шевелить-играть приманкой мягче, натуральнее, с наработанным мною годами двойным, а то и тройным замедлением движения руки на спуске, либо на подъеме, чтоб приманка больше походила на живую бойкую рыбешку. "Ну, давай же!.. Клюй же, в конце-то концов!" - чуть было не воскликнул я, проплывая близ коряги. "Пора уж, пора!.. Пришло уж время!.." - не выдержали нервы.

"Метр, второй, третий..." - удалялся теперь от коряги. Однако ощущенье неминуемой поклевки не только не исчезло, но странным образом усилилось, внезапно стало нарастать и снова, будто кто-то прошептал над ухом: "А теперь держись!.." И как ни ожидал, как ни готовился к тому, поклевка оказалась неожиданной, чудовищной, мгновенной. Был немыслимой силы удар, со страшным натягом удочки вниз. Боль от напряжения пронзила руку в локте, благо левая рука успела вовремя прийти на помощь - подхватила и удерживала хлыстик. Леска тотчас устремилась вглубь, вниз по реке, стекая тонким лучиком с неудержимо раскрутившейся катушки, и притормозить-сдержать ее не предоставлялось совершенно никакой возможности.

Все произошло в течение семи-восьми секунд. Был чудовищной силы нажим, и, показалось, был сломан крючок мормышки. Когда я, будто в лихорадочном ознобе, дрожащими руками скрутил-смотал на катушку леску, крючок оказался неполоманным... Он был едва ли не прямым, словно погнутая хомутовая игла. Но с ее, весьма заметным "бородком" на его заостренной части больше походил теперь на гнутую спицу сапожного шила-крючка для подшивки валенок, починки несложных изделий из "легкой" кожи.

"Да что же это творится!.. - воскликнул я, едва не прослезившись. - Да прости же, Господи, согрешения мои недавние! Прости мои намеренья лукавые! Впредь зарок даю на шуточки свои подобные! Да что за напасть такая - третий уж случай кряду!.."