Александр Шатаев - В последний день отпуска, или Тайна рыболова Николая [СИ]

"Дать заглотать живца?.."

Но в этом случае щука-гигант могла опять обрезать леску выше поводка или выплюнуть его, почувствовав металл мормышки, либо натяжку лески!..

"Попробовать подсечь?.."

Но вовсе нет уверенности в том, что та не держит щучку-"живца" за хвост, за середину тела, и крючок мормышки вовсе не в пасти рыбины-испо-линши!

Получалось: "за" и "против" были совершенно равнозначными, и теперь удачная подсечка находилась исключительно во власти Господина Случая. При этом промедление с подсечкой, даже в самых малых долях времени, было бы сродни полнейшей глупости для опытного рыбака!..

Был мой рывок обеими руками лески вверх - неимоверный груз теперь был, вне сомнений, на крючке. Однако жуть под ложечкой при этом тотчас же усилилась - нерешительность, "что делать дальше?",сковывала мысли, действия.

К моему немалому недоумению, груз не только не метнулся в глубь, но даже всплыл-поднялся, приближаясь к лодке. Заметно было, как провисла леска. "Неужто опять обрезала?" - возникло было опасение...

Я осторожно потянул за леску, но тотчас ощутил спокойное, неспешное сопротивление. Рыбина по-прежнему сплавлялась в полводы чуть позади меня, почти под лодкой. Затем она неторопливо, ровно подалась на сторону, и пришлось удерживать леску уже внатяжку. Решил попробовать попридержать ее, попытать возможность, силу...

Не тут-то было! Рыба неспешно взяла под уклон и, выдирая леску из моих обеих рук, неторопливо уходила в глубину. Становилось ясно, снасть моя оказывалась слишком слабоватой, чтоб удерживать "речного монстра". Однако непременно нужно было хоть каким-то образом влиять на поведение "чудовища"!.. Стараться чаще воспрепятствовать, мешать его свободе действий, пытаться, по мере возможности, мучить его, изматывать! При этом на катушке были лишь, обычные, пятнадцать-двадцать метров лески... То есть - можно было даже не иметь сомнений, что с ее размоткой этакой силищей до конца, она, конечно же, не выдержит и оборвется! Рыба не шарахалась, не кувыркалась: был лишь мощный, спокойный ее нажим, который немыслимо было сдержать. Уже не терпели руки: уходящей леской больно обжигало пальцы. Теперь она сбегала с рук все более свободно, а рыба при этом уверенно набирала скорость. Я успел, спустя секунду или две, лишь удержать взлетевшее к рукам удилище и тотчас получил по пальцам "педальками" вмиг раскрутившейся катушки.

Леска потекла теперь с нее совсем уже свободно, фактически без моего участия, разрыв ее был совершенно неизбежен...

Однако, к удивлению, раскрутка вдруг замедлилась и вскоре прекратилась вовсе. Резервной лески на катушке оставалось не более пяти-шести витков. Похоже, получалось: "мой объект", наверное, почувствовав свободу, решил теперь не напрягаться и привстать. С движением лодки следом за ним леска ослабла снова, ее довольно немалую часть можно было даже успеть подмотать обратно.

По привычке я схватил в кармане куртки трикотажные перчатки, частенько выручавшие меня при ловле крупняка; на правую руку, в пальцах которой обычно удерживал леску, успел-таки одну из них надеть. Снова ухватив за леску, стал ее неторопливо выбирать и вновь решил попробовать-попридер-жать...

Неимоверной силы жим последовал незамедлительно. Но вновь по странной, непредвиденной случайности, вытянув из пальцев рук всю имевшуюся леску, рыба отклонилась в сторону и понеслась по кругу. Она уже гнула хлыстик, выдирала удочку. Вот-вот должна была лопнуть леска, от напряга зазвеневшая струной. К удивлению, нажим опять ослаб, леска неожиданно провисла, я успел ее даже еще раз выбрать метров, видимо, до трех, до четырех...

То, что довелось увидеть пару секунд спустя, повергло в ужас. На сверка-ющей водной глади метрах в девяти от лодки торчком поднялась огромная щучья башка с разинутой зубастой пастью. Мне показалось, что в предбрюшье, в поперечнике, в ней было не меньше сантиметров тридцати пяти, если не побольше. Щучка-живец, словно ус, зависла на ее клыкастой верхней челюсти. Крупный, будто стеклянный, глаз чудовища смотрел в моем направлении, и, мне показалось, всплыло оно из мрачных придонных глубин исключительно с тем, чтоб с пренебрежением взглянуть-увидеть то "мелкое", "ничтожное", посмевшее ей досадить, подстроить пакость. Без волны, без плеска, тем же торчком башка опустилась в воду, и по леске можно было различить, что "объект", как будто вознамерившись напасть-таранить, прямиком помчал-направился ко мне под лодку!.. Где-то под днищем он резко замедлил ход и, было похоже, что скрылся-"спрятался" в ее тени.

Я начал срочно выбирать прослабленную леску, чтоб придержать ее, не допустить свободного разгона щуки.

Но то, что случилось потом, мне показалось весьма разумным, даже поразительным со стороны объекта!.. Словно был отлично выполнен неоднократно отработанный прием. Оказалось, находясь под лодкой, рыбина успела развернуться, и, стремглав помчавшись в глубину, учитывала даже направление течения реки, помогавшего ей плыть. Не ожидавший "столь коварного" маневра, я успел лишь подхватить свое удилище, вмиг подлетевшее к рукам. Снова больно получил по пальцам раскрутившейся катушкой. Леска тотчас же стремительно пошла внатяг. Она тонкоголосо тенькнула, будто ойкнула, и тою же секундой лопнула с резким, сухим, словно выстрел, щелчком и легкостью, какая даже показалась неожиданной.

- Для таких "джуутку-наен", ваших здешних крокодилиц, леску нужно иметь покрепче! - заметил назидательно сосед. - Килограммов тринадцать, пожалуй, потянула бы...

- Бывает, - с показным спокойствием, но с дрожью в голосе, в руках и с величайшей внутренней досадой отозвался я. - Минут пятнадцать назад еще одна такая же обрезала мормышку. Аж вместе с поводком. Даже не приподнял со дна! А как у вас?

- Да поймал!.. - прозвучал безрадостный ответ. - Пару, что помельче, закуканил: привязал на берегу. Пару отпустил...

- Как "отпустил"? - не ждал ничего подобного.

- Обыкновенно. Восвояси, - услышал пояснение. - Сначала отругал за жадность, за беспечность. Беседовал с ними, воспитывал их. Советовал впредь быть поосторожнее. Затем зевником блокировал им челюсти, отцеплял крючок.

И продолжал:

- Слишком крупны! Таких я называю бабами-ягами. Тех, которых взял, предложу соседским старушкам. Пусть делят. Щук себе беру от силы трехкилограммовых.

И хотя его слова звучали как "гром средь ясных небес", первое, что сразу заскулило-заскребло внутри, было крайне жгучим, острым чувством стыдобищи за свою самонадеянность, за свою гордыню, за свое намеренье, в общем-то, поиздеваться... над простым, открытым, совершенно безобидным человеком. То есть посмеяться, поиграть на нервах, поглумиться...

Стараясь выглядеть спокойным, в меру флегматичным, сообщил ему: